Редактор Линге
Шрифт:
Кто-то постучался въ дверь, онъ крикнулъ:
— Войдите!
Это была Шарлотта. Она вымылась, причесалась, какъ въ былые дни; ея руки были тонкія и красивыя.
— Не мшаетъ ли она? Она хотла только спросить, знаетъ ли Линге, кто написалъ брошюру?
— Пока еще, можетъ быть, нтъ, — отвчалъ Хойбро, — но, во всякомъ случа, онъ это узнаетъ… Не хочетъ ли она приссть? Пожалуйста!
Онъ всталъ и подвинулъ къ ней качалку. Она сла и спокойно продолжала сидть на качалк.
— Но тогда васъ, значитъ, обвинятъ? — спросила она. — Я не знаю, но вдь это можетъ дойти
— Вы такъ думаете? — отвчалъ онъ и разсмялся.
— Находите ли вы, что я поступилъ нехорошо по отношенію къ редактору?
Шарлотта молчала. Шарлотта, такъ хорошо знавшая Линге, не могла защитить его ни однимъ словомъ. Стройная и красивая, она сидла на стул, почти не поднимая глазъ; и отчего она сдлалась такой пугливой? И почему она именно теперь пришла къ нему?
— Мими Аренсенъ просила передать вамъ поклонъ, — сказала она и бросила на Хойбро быстрый взглядъ.
Но Хойбро совсмъ забылъ, кто такая эта Мими Аренсенъ; только посл нсколькихъ разспросовъ онъ вспомнилъ, что провожалъ эту молодую даму какъ-то разъ въ зимній вечеръ, въ бурю и непогоду.
— Вотъ какъ? Благодарю васъ! — сказалъ онъ.
— Да, теперь онъ вспомнилъ, — она удивительно красива; онъ помнитъ ея лицо, въ которомъ столько невинности; оно такое невинное и чистое, не правда ли? Да, у нея коротко остриженные волосы, но…
Шарлотта нагнулась и подняла какую-то ниточку съ ковра.
— Да, она очень красива, — сказала она.
— Удивительно, — продолжалъ онъ, — что эта черта невинности, въ сущности говоря, такъ много придаетъ прелести. Можно быть некрасивой, уродливой, — но открытые глаза, невинный лобъ длаютъ лицо красивымъ, милымъ.
Шарлотта воспользовалась этимъ случаемъ, чтобы отвтить ему:
— Да, многіе утверждаютъ это.
— Да, многіе это находятъ, — сказалъ онъ, — нкоторыя старыя женщины, къ нимъ принадлежу и я.
Собственно говоря, не оставалось ничего больше сказать объ этомъ; но вдругъ Шарлотта заволновалась; съ мукой въ голос, рзко она воскликнула:
— Что-то въ этомъ род вы говорили уже и раньше, но, Боже мой, что же должны длать т, которыя… я не думаю, чтобы у васъ были такіе средневковые взгляды, Хойбро!
Онъ удивленно посмотрлъ на нее. Она тоже начинаетъ защищать падшихъ женщинъ? Вдь прежде она была съ нимъ согласна. Онъ тоже вспылилъ и сказалъ:
— Средневковые взгляды? Да, я не изъ такихъ, какъ норвежскій радикалъ Бондезенъ, — если онъ вамъ это внушилъ, то… Не онъ? Ну, во всякомъ случа, у насъ съ вами мннія расходятся насчетъ этого вопроса.
Потомъ онъ продолжалъ:
— По правд говоря, теперь уже больше не стыдятся, вступаютъ въ бракъ уже боле или мене испорченными; съ двушкой обращаются, какъ съ первой встрчной женщиной — прошу извиненія! Он разгуливаютъ себ по Карлъ-Іоганнштрассе, какъ ни въ чемъ не бывало; сегодня она кланяется своему возлюбленному на виду у всхъ, завтра съ другимъ идетъ къ внцу. Я говорю только, что я бы не могъ жениться на такой. Вы бы могли? Знать, что женщина, съ которой ты связанъ на всю жизнь, что она бывала… лежала… ухъ! всю жизнь сознавать, что вотъ эти руки, эта грудь… что ты повнчанъ съ какими-то остатками человческими… И быть приговореннымъ вдыхать въ себя съ каждымъ вздохомъ этотъ запахъ другого! Я сказалъ только, — что касается меня, я бы этого не могъ!
— Да, такъ можетъ разсуждать только тотъ, кто чистъ.
— Я не понимаю, что такое съ вами сегодня вечеромъ, вы непремнно хотите защищать эти некрасивыя вещи! Я не понимаю. Чистъ? Вы должны знать, что я далеко не невиненъ; но все-таки я настаиваю на томъ, что я сказалъ. Я, къ сожалнію, настолько виновенъ, что если бъ мой грхъ былъ извстенъ міру, я сидлъ бы въ данную минуту въ тюрьм! — Хойбро поднялся возбужденно и всталъ передъ ней. — Значитъ, я не чистъ. Вотъ почему каждый можетъ мн сказать: Нтъ, съ тобой я не могу повнчаться, потому что ты не чистъ. — Хорошо, отвчаю я, я тоже самое сдлалъ бы на твоемъ мст! Тогда я лишаю себя жизни или проклинаю, или стараюсь забыть, смотря по тому, насколько сильна моя любовь.
Шарлотта молчала. Боле спокойный, улыбаясь, онъ прибавилъ:
— Но если встртится мн двушка, которая захочетъ быть моей женой, несмотря на то, что я виновенъ, — хорошо, значитъ она другого мннія обо мн, и мы поженимся.
Итакъ, значитъ, онъ никого не обманывалъ, ничего не скрывалъ. И чего онъ старается? Его дло погибло, давно погибло, онъ давно это сознавалъ. А теперь это обнаружилось еще ясне. Шарлотта сидла совершенно равнодушная: все, что онъ сказалъ ей, нисколько ея не трогало; даже то, что онъ выдалъ себя, не произвело на нее впечатлнія.
— Ну, что же, женитесь тогда, — сказала она разсянно. Но когда она поднялась и посмотрла на него, она прибавила: — Я сознаю, впрочемъ, что вы правы.
Онъ не ожидалъ такой уступчивости.
— Нтъ, я не правъ, — перебилъ онъ ее поспшно. — Въ общемъ, я не правъ, и я не хотлъ вовсе этого сказать. Но я правъ относительно самого себя настолько, насколько это касается меня самого. Я бы не могъ иначе поступить.
Шарлотта вышла. Ей ничего не нужно было. Она не сказала больше ни слова, она вышла съ поднятой головой, холодная и увренная, лунатикъ.
XV
Нсколько дней спустя Хойбро вышелъ изъ дому, чтобы отправиться въ банкъ. Было еще только восемь часовъ утра. Былъ мягкій, ясный день, первые признаки весны. Хойбро пришла вдругъ въ голову мысль разсказать кое-кому изъ своихъ товарищей о своемъ затрудненіи съ банкомъ; ему помогутъ, наврное, если онъ къ кому-нибудь обратится. Эга мысль подняла его настроеніе. Какое свтлое, ясное утро; снгъ таялъ, въ деревьяхъ шумли птицы, перепрыгивали съ втки на втку и щебетали.
Онъ прошелъ уже часть дороги, когда увидлъ передъ собой сестеръ Илэнъ; на Шарлотт была свтлая кофточка.
Онъ чуть было не остановился; его охватило вдругъ чувство безпокойства, которое всегда овладвало имъ въ присутствіи Шарлотты; одну минутку ему показалось, что онъ сидитъ на качеляхъ, задыхаясь отъ блаженства, — весь онъ пронизанъ имъ. Онъ пошелъ медленне, держался вдали отъ нихъ, но дамы замтили его, а у него не было предлога свернуть куда-нибудь въ переулокъ. Но что сестры длали на улиц такъ рано, въ восемь часовъ?