Редактор Линге
Шрифт:
— Во всякомъ случа, я сдлалъ бы все, что могъ, — сказалъ онъ.
— Благодарю!
Эта благодарность тронула его, онъ спросилъ:
— Васъ очень огорчаетъ, что вы не можете порадовать вашего мужа?
— Да, откровенно говоря, очень, — отвчала она, и у нея чуть было не выступили слезы на глазахъ. — Мн такъ хотлось бы видть его радостнымъ. По правд сказать, мн не разъ бывало очень весело, когда его здсь не было… Ну, не будемъ больше говорить объ этомъ! — сказала она и перешла въ веселый тонъ. — Могу я вамъ задать еще одинъ вопросъ?
— Боже мой, ну, конечно!
— Что это за ночное совщаніе, на которое вамъ нужно итти? Скажите мн!
— Это политическая сходка, — отвчалъ онъ, не долго думая.
— Политическая сходка? Такъ поздно? Разв что-нибудь случилось?
И опять онъ отвчаетъ, не задумавшись:
— Дло касается паденія министерства. Мы хотимъ условиться насчетъ дня.
Линге не хотлъ сознаться, что его политическое вліяніе значительно поубавилось среди лидеровъ лвой. Нашлись такіе, которые завидовали великому редактору; а посл его знаменитой статьи объ уніи никто не зналъ, что о немъ думать. Конференціи происходили безъ него, президентъ стортинга съ его открытія ни разу у него не былъ, въ Линге не чувствовалось больше необходимости. Онъ чуялъ, что у предводителей партіи бывали иногда тайныя совщанія; въ душ онъ былъ за это, принималъ участіе, какъ и прежде, говорилъ удачное слово, и ни на іоту не отступалъ, по своему обыкновенію, отъ своихъ принциповъ. Сегодня вечеромъ было, по всей вроятности, совщаніе, — Лепорелло разузналъ объ этомъ, и паденіе министерства, вроятно, было ршено. При такомъ оборот длъ онъ былъ за это, разумется, за это.
— Нтъ, подумать только! Паденіе министерства! — сказала фру Дагни.
Она задумалась. Она вспоминала, какъ нсколько лтъ тому назадъ присягали въ врности этому же самому министерству. Первое либеральное министерство во всей исторіи страны! Ея отецъ, пробстъ Киландъ, лично зналъ министра-президента; какъ часто онъ разсказывалъ своимъ дтямъ о знаменитомъ оратор, Іоганн Свердруп,- такого никогда еще не было. Цлое поколніе слышало отзвукъ его голоса, онъ воспламенялъ сердца своими рчами и воодушевлялъ ихъ на борьбу… А теперь онъ долженъ пасть! Боже мой, какъ грустно, что даже такой человкъ не можетъ удержаться! Оттолкнуть его посл того, какъ онъ истратилъ вс силы въ работ на отечество!
Фру Дагни искренно жалла его. Она сказала:
— Но разв министерство непремнно должно пасть? И министръ-президентъ?
Линге отвтилъ коротко и ясно, безъ слда сантиментальности:
— Разумется!
Наступило долгое молчаніе.
Итакъ, онъ долженъ пасть! Онъ будетъ забытъ, никто никогда не назоветъ его имени, никто не будетъ кланяться ему на улиц;- онъ какъ будто умретъ для всхъ. При этой мысли фру Дагни вздрогнула. Она такъ боялась всякихъ катастрофъ посл этого грустнаго случая съ искателемъ приключеній Нагелемъ въ прошломъ году, она не переносила никакихъ волненій, а здсь гибнетъ геній Норвегіи. Его отбросятъ какъ нчто никому не нужное, ни на что не годное.
— О, Боже, какъ все это грустно, — сказала она наконецъ.
Искреннее чувство, звучавшее въ этихъ словахъ, привлекло его вниманіе; его душа, душа художника, содрогнулась; почти влажными глазами онъ взглянулъ на нее и сказалъ:
— Да, я тоже это нахожу, но…
Вдругъ она поднялась съ дивана, подошла къ нему, положила руки ему на плечи и сказала:
— Разв вы не можете его спасти? Вы вдь это можете!
Онъ былъ смущенъ, — ея близость, ея слова, ея дыханіе привели его на одно мгновеніе въ замшательство.
— Я?
— Да… ахъ, если бъ вы это сдлали!
— Я право же не могу этого сдлать, — сказалъ онъ только.
Но когда онъ въ то же время схватилъ ея руки, она медленно отняла ихъ и, опустивъ голову, начала ходить взадъ и впередъ по комнат, а онъ продолжалъ сидть.
— Онъ долженъ былъ бы слушаться насъ и оставаться врнымъ своему прошлому, — сказалъ Линге, — тогда бы онъ властвовалъ до конца.
— Да, можетъ быть!
Фру Дагни опять сла на диванъ. Потомъ она сказала:
— А разв будетъ лучше, если у насъ будетъ консервативное министерство?
— Которое будетъ врно своему слову и закону, — да,- возразилъ онъ.
Но Линге подумалъ объ этихъ словахъ. Разв съ точки зрнія лвой лучше имть консервативное министерство?
Посл долгаго молчанія онъ сказалъ:
— Впрочемъ, въ этомъ вы правы. Эта мысль мелькнула и мн.
Она была такъ мила, когда облокотилась на диванъ; ея глаза покоились на немъ, какъ дв голубыя звздочки.
Линге вздрогнулъ; ему трудно было противостоять женщинамъ. Этотъ человкъ, который былъ строгъ и неумолимъ, твердость принциповъ котораго вошла въ поговорку, который безпощадно очищалъ общество отъ всякаго ханжества, — этотъ человкъ могъ быть потрясенъ до глубины души звукомъ женскаго голоса. Она была права; можетъ быть, совсмъ не станетъ лучше оттого, что во глав правленія станетъ консервативное правительство. Его голова начинаетъ сейчасъ же работать, всевозможныя комбинаціи представляются ему. Вотъ онъ собралъ разъединенныя партіи, онъ заставляетъ разлетться, какъ карточные домики, остроумныя и съ трудомъ составленныя комбинаціи, онъ назначаетъ министровъ, указываетъ, повелваетъ, управляетъ страной…
Не будучи въ состояніи оставаться дольше спокойнымъ, онъ говоритъ голосомъ, дрожащимъ отъ безпокойства и волненія:
— Вы натолкнули меня на одну мысль, фру Дагни; я безконечно удивляюсь вамъ. Я сдлаю кое-что…
Она также поднялась. Она не распрашивала его, онъ наврно ничего больше и не скажетъ, онъ такой скрытный; она протянула ему руку. И увлеченная его огнемъ, его ршимостью, она воскликнула:
— Боже мой, какой вы великій человкъ!
Четверть часа тому назадъ, да можетъ быть и пять минутъ, — эти слова заставили бы его сдлать глупость по отношенію къ молодой женщин, но теперь это опять былъ редакторъ, общественный дятель, занятый только своими планами, какъ будто поглощенный тмъ отчаяннымъ переворотомъ, который собирался произвести; его молодые еще глаза смотрли пристально и загадочно на лампу съ блымъ шелковымъ абажуромъ; порой онъ хмурилъ лобъ. Ей такъ хотлось еще разъ напомнить объ орден, о крест, она хотла сказать, что это была дтская выдумка съ ея стороны, и что она проситъ его забыть объ этомъ, но она не хотла мшать ему, и кром того онъ, по всей вроятности, уже и забылъ объ этомъ. Только тогда, когда она была въ дверяхъ, а Линге уже почти вышелъ, она не могла удержаться, чтобъ не сказать:
— Это такъ глупо было съ орденомъ; мы забудемъ это, слышите, забудемъ?
Его опять ударило въ жаръ; его прежняя нжность проснулась, онъ быстро обнялъ за талію молодую женщину. Когда она отступила назадъ и отстранила его, онъ сказалъ:
— Это мы забудемъ? Не въ моихъ правилахъ забывать!
Затмъ онъ пожелалъ покойной ночи и вышелъ; она продолжала стоять наверху, на лстниц, и крикнула ему внизъ:
— Мы вдь увидимся?
И издали, снизу, онъ отвчалъ:
— Да, на-дняхъ.
Инстинктивно Линге направился въ бюро «Новостей».
Голова его работала, зарождались планы и ршенія; онъ готовъ былъ перегонять всхъ людей на улиц. Было 11 часовъ; городъ еще не спалъ, фонари горли.
Линге удивитъ еще міръ, — несмотря ни на что, въ полномъ противорчіи съ тмъ, надъ чмъ онъ работалъ мсяцы и мсяцы, онъ ршилъ спасти министерство. Онъ теперь будетъ высказываться за радикальное переустройство; онъ хотлъ оставить министра-президента и одного или двухъ членовъ государственнаго совта, остальные же должны быть замнены новыми людьми; нужно сдлать все, только чтобы избжать консервативнаго министерства. А разв настоящій либералъ могъ иначе поступать? Разв онъ могъ взять на себя отвтственность и способствовать тому, чтобы въ стран было правительство консервативное, теперь, когда должны быть проведены большія реформы? Линге уже нашелъ выдающихся людей изъ лвой, которые должны войти въ новый совтъ; листъ выборовъ въ министры былъ уже готовъ; онъ самъ укажетъ кандидатовъ, когда настанетъ время.