Реликварий ветров. Избранная лирика

Радашкевич Александр

3. XII.1996. Париж

«Вам всем, с кем ветру по пути…»

Вам всем, с кем ветру по пути,за вальс сердец внемлю:кто населяет грудь, кто тьму,кто сгинул днесь в пыли.Всем вам, с кем пел и плылморями грёз и зыбких бдений,меня из мира молча отпуститьв мир, что тогда из снов приветил,когда по свету всуе куролесил,чтоб мир мирами населить.

4. IV.1997. Самолёт Москва-Париж

Ода одиозная

В «Русской мысли», ах, в «Русской мысли»Очень русская зреет мысль,Вести с родины были да скисли,Ватиканских

вестей – завались.Тут анализы, там некрологи,Здесь оракулы и истецы,Кажут гении-недотрогиПро свои неподкупные сны.А поэзия – поэтична.Это просто метро на Парнас.Проза жёстка и прозаична.Спи спокойно, товарищ Пегас.О, твердыня любви униатской,Приложеньем своим поделись.ЦРУ с КГБ в спазме братства.«Солидарнощщщь», за нас помолись.Пагубь слева! Опасность справа!Посреди интернет!.. Берегись!..Я люблю тебя, мы-ы-ы-ысль,И надеюсь, ты тоньше не стала.

31. V.1997. Париж

Voyage immobile [3]

Птицы счастья во сне деревянномУбывают в безмолвный край,Где он кружит, мой ангел медвяный,Над страною по имени май.Катит ветер дозвёздные волны,И душа распласталась в полёт.Глянет полдень в окно, и невольноВозмурлычит почиющий кот.Всех пожитков – твой вздох на дорогу.Всех заливов подлунных стекло.Отрывай же крылатую ногуОт порога и – грудь на весло.Как мосты, опрокинут в покое.Утлый ялик в ресницы отплыл.Вот и ты не перечишь: такоеВсякий ветер со всяким творил.

3

Неподвижное путешествие (фр.).

31. V.1997. Париж

Турецкий август

Над соляной пустыней озера зависнет снежнымостровом мираж.С роднёй прокатятв «кадиллаках» напрокат свежеобрезанныеотроки, подобные лакомым сдобам с глазурью иизюмом, и чарку ракии в раю своёмсапфирно-изумрудном любовно опрокинетАтатюрк: буль-буль, и гюле-гюле [4] .Набухнет подсеребряным ковром гробница дервиша с чалмою, ичаем яблочным – сквозь адский смрад носковпейзанских, – свернувшись в перламутровомларце, повеет борода святая.И будетластиться эгейская лазурь и бирюза – сквозьбархатные хляби, и станут русофилы-журавли —в стерне седой раздумчиво шагать, пока предвечныйхор цикад звенит в серебряных оливах: «великАллах, велииик…» – до первой крови смертного закатана Мармаре, где, мраморны, где, мармеладны,струятся Принцевы в томленьях острова.

4

до свиданья (тур.).

1. VIII.1997. Бодрум

Вивальди, или Удовольствие

Утро. В парижской мансарде, грешный,я брился, слушая бодрый концерт «Il piacere».За тонкой стенкой пружины заскрипели почтичто в такт, и к финалу второго аллегрососедка взвыла звероподобно ивозмычал сосед.И вспомнила душа, как в опереотшедшей задёргивались занавески лож, каксыпались потом из них в партерплебейский куплеты и весомые плевки, как изканалов шёлковых, зловонных вылавливалипо утрам младенцев вздутые тельцакрюками.Теперь он спит, тщедушнейшийастматик, в промозгло чуждой Венена нищем кладбище больничном. Таквой, сосед, вопи, соседка, на карнавалеРыжего Аббата: под клавесинтоски, под флейту ласкимы выплываемв зимнюю лагунупослушать посторгазменноеларго.Кому-то скверно, кому-то славно, новсё как должно, да, всё как надо у водопадаблаженств барочных – во всех отыгранных,отлюбленных, во всехнанизанных мирах.

9. II.1998. Париж

Приземление

Этот вечер – пустой и прозрачный,как протянутая рука,эти ангелы в кукольной Праге,эти кролики в Руасси, этотя в филигранной печали —эмигрант незабудкой души инатёртою вздохами кожей – назакатной июльской земле.

30. VII.1998. Париж

«Мою мансарду ранил ураган…»

…И рухнет вся моя мансардаС её мансардным барахлом.К. Померанцев

Мою мансарду ранил ураганконца двадцатогостолетья. Расплылись письмаи слиплись взгляды фотографийлюбимых, посторонних и врагов,великих городов набухли видыи насмерть захлебнулся телефондалёкими родными голосами.И лишь на блоковском челешершавом означилось прозрачноелобзанье тысячелетия иногоот Твоего, о Боже, Рождества.

I.2000. Париж

«Автобус в Прагу по кольцевой…»

Автобус в Прагу по кольцевойминует мягко под Парижем тридортуара, безлюдный стадиони кладбище. На кладбищехоронят. Он, может быть,студент или спортсмен. Он,может быть, она. Над Сенойторчит китайский павильон. Ана дворе год номер ноль иэнный век, когда, как в прошлый,мне верит из садов святого леталюбовь, что верю. Верю,что люблю, – в автобусе, что мягкокатит в Прагу по кольцевой.

4. II.2000

«Среди ристалища астрального ветров…»

Среди ристалища астрального ветрови скользких бездн немого океана,за далью, поглощённой зёвом далейи умощённой медовой кантиленоюсирен, плывёт в луче безвестныйостровок, где на песке размыто «мойродной», а после точки стёртой – «Мама».

4. II.2000. Где-то

«Мы боги тех, чуть угловатых…»

Мы боги тех, чуть угловатых,70-х, брежневских, патлатыхлет, щербатых зим. Нашворотник из чебурашки, в карманешиш, но нараспашку чело, ивзор неуязвим.Плели нампесни из мелодий, мы шлив душевное кино. Пусть в нашихсудеб домино козлы стучали,но отрыжек отчизна-тётяне ловила из пасти дядикрокодила.Вот сдали нашустеклотару и разделили всехна нарах на старых, новых,инояких. И те, кто к янкамвстали раком, наставят бывшихcrazy Russians визжать «яху»,любить нули, как перлы в каше,и не сипеть: «Ну-у… погоди!»