Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
И Затонский, теребя бороду, свирепо поглядывая вокруг, рассказал. Он и в самом деле только что был в штабе, оплоте контрреволюционных войск, а бобровая шапка, купеческая шуба и «профессорские» калоши — это был только камуфляж для проникновения в лагерь врага: Затонский ходил в разведку.
3
Дело было так.
Когда ревком начал заседать, Затонский выл в большевистском комитете. Когда движение частей штаба к дворцу усилилось, а телефон вдруг перестал действовать и стали невозможным узнавать, что происходит по ту сторону линии осады, дежурный по комитету Лаврентий принес эту шапку, шубу и калоши и сказал Затонскому:
— Владимир! Очки у тебя профессорские, борода купеческая,
И Затонский пошел. Заслоны и заставы, в самом деле, пропустили его, даже не спросив документов: шапка Мономаха и поповская шуба действовали убедительнее всяких удостоверений. Александровская улица была забита войсками: казаки, «ударники», юнкера, георгиевские кавалеры. От царского дворца до Крещатика стояло самое малое тысяч пять войска. А Липки… В Липках вокруг штаба войск, должно быть, никак не меньше. Затонский свернул на Левашевскую. Тут были возведены баррикады из афишных тумб, фонарных столбов и всякой рухляди. Ого–го! Научились уже и баррикадироваться! Овладевают наукой уличных боев революционеров против царизма… В просветах баррикады выглядывали дула и щитки пулеметов, за баррикадой, до самого угла Лютеранской, видны были большие группы военных: только на улице добрая тысяча штыков. А сколько их еще притаилось во дворах? Затонский пошел прямо на баррикаду. Минуя Институтскую, он посмотрел направо. Вниз, до самого Крещатика, выстроились кони, а при них чубатые казаки. А перед поворотом на Банковую снова баррикады, и за ней жерла орудий. Самое малое — около двух тысяч сабель и… артиллерия.
За баррикаду его пропустили свободно, однако только он прошел, его сразу же схватил десяток рук:
— Ваши документы, папаша?
Шуба и борода и здесь произвели впечатление, но паспорт попросили предъявить. Затонский постарался развернуть паспорт не на первой странице — фамилия Затонского, депутата Сонета, члена большевистского комитета, слишком часто фигурировала в газетах, и юнкерам она могла быть известной. Он развернул паспорт сразу на четвертой странице; там значились: приват–доцент, преподаватель Киевского политехникума, надворный советник.
— Профессор! Господин профессор, вы выбрали совершенно неподходящее время для прогулок по городу. Откуда идете, и куда направляете ваши стопы?
Затонский отвечал солидно:
— Я проживаю на Печерске и направляюсь на лекции в Политехникум.
Это было сказано совершенно неосмотрительно. Толпа юнкеров, вчерашних гимназистов и студентов, разразилась хохотом. Хохот был веселый, и остроты посыпались тоже задиристые: не так уж часто случается посмеяться над вершителями судеб в студенческих матрикулах и гимназических недельных сведениях:
— Единицу за внимание и прилежание!.. На три часа без обеда!.. Господа, он не от мира сего — вероятно, преподает богословие! Просто старый пентюх: посмотрите только, какие ни нем калоши!.. Ну, что вы, все великие ученые умы рассеяны, это же известно, — поглядите, их превосходительство напялили шубу, полагай, что сейчас сорок градусов мороза!
Юнкер тихого нрава сочувственно покачал головой:
— Господин профессор! Разве вам неизвестно, что в Политехникуме уже пять дней, как нет лекций? Ведь помещение Политехникума захватили большевики и там расположился штаб шулявской Красной гвардии под командой нашего же студента Довнар–Запольского? Вам придется возвратиться домой…
— Как так — домой?! — завопил другой, угрюмого нрава. — Абсолютно ясно, что это шпион! Пробирается в Политехникум за помощью для ревкома! К стенке его!
К счастью, прочие юнкера не поддержали предложения своего горячего товарища: шапка Мономаха, шуба и калоши вызывали у них почтение. Решено было отправить задержанного в штаб — пускай там разбираются сами.
Под конвоем двух юнкеров — тихого нрава и нрава угрюмого — Затонский вынужден был идти в штаб. Они тронулись напрямик через проходные дворы, и Затонский мог убедиться: по дворам выло сосредоточено еще около двух тысяч юнкеров, казаков и «ударников». Восемь–десять тысяч отборного, вымуштрованного войска осаждали дворец с ревкомом с трех сторон. С четвертой кольцо осады замыкал обрыв над Днепром.
Как же пробиться ему потом назад, во дворец чтобы известить об этом товарищей?
В штабе царил полнейший беспорядок — всюду толпились офицеры, приходили и уходили вестовые, кого–то куда–то вызывали и кого–то куда–то посылали, — и караульный начальник передал арестованного своему помощнику, а помощник карнача представил его не непосредственно коменданту, a его адъютанту. Когда через полчаса Затонский наконец оказался лицом к лицу с дежурным по оперативной части полковником, то причина его появления здесь, в кабинете занятого подготовкой боевых действий на улицах города старшего офицера, уже никому не была известна.
Полковник осушил влажную лысину белоснежным платочком и поднял усталый взгляд на непонятного посетителя в роскошной шубе с бобровой шапкой в руках.
— Прошу садиться, милостивый государь. По какому делу? Только прошу кратко, — полковник сделал жест извиняясь, — должны понимать: свободного времени для длинного разговора у меня, к величайшему сожалению, нет.
Затонский решил довести до конца навязанную ему роль чудака–профессора.
— Господин полковник, — сказал он, — у меня к вам просьба цивилизованного человека к человеку цивилизованному. По всем признакам в городе вот–вот должен начаться бой. Сам я никогда не был в бою, но представляю себе, что, когда начнут стрелять из всех мортир и митральез, — нарочно ляпнул эти «мортиры и митральезы» (которых и на вооружении русской армии четверть века уже не было), чтобы подчеркнуть свою абсолютную оторванность от жизни, — то бомбы и пушечные ядра, — снова «бомбы» и «пушечные ядра», — могут доже разрушать дома. В ноем особняке собрана драгоценнейшая коллекция манускриптов и инкунабул. Их гибель была бы катастрофой для цивилизованного мира! Я пришел просить вас, чтобы ваши солдаты, когда будут стрелять из митральез и мортир, стреляли бы мимо моего особняка. За сохранность исторических ценностей буду благодарен не только я, вам будет благодарна вся мировая научная общественность.
Полковник смотрел, хлопая глазами. Перед ним был чудак не от мира сего. Неплохой сюжетик для анекдота — в минуту досуга, после боя, когда уже будет покончено со всей этой большевистской сволочью. Усмешка тронула утомленные уста полковника, но он поторопился сдержать ее. Полковник поднялся со своего кресла и даже щелкнул шпорами:
— О, господин профессор, могу вас заверит!.. Можете спокойно отправляться домой: ваши манускрипты и инкунабулы будут сохранены для потомства. Я сейчас же дам соответствующие распоряжение: мы будем стрелять именно так, чтобы наши снаряд и… гм, гм… облетали вашу резиденции, и вы бы чувствовали себя как у Христа за пазухой. Честь имею!