Революционная сага
Шрифт:
Меж ними, на путях стоял бронепоезд. Уйти со станции он не мог, по причине взорванной выходной стрелки.
Пока ехали, Климу было как-то не по себе: все мерещились люди у оружия. Вот показалось, что двинулось орудие… Сейчас грянет выстрел…
Но нет, только показалось.
— А вдруг он в нас выстрелит. — кивнул Клим в сторону бронепоезда.
— Ну вот еще. — пожал плечами Рихард. — станут из-за тебя снаряды переводить. Захотят тебя убить — повесят. Дешево и сердито. Одной веревкой можно всех передушить.
— Лучше скажи, что будем делать, когда кого-то встретим? — хмуро спросил Евгений.
— Если большевики — разговариваете вы. Если наоборот — я. Если там части иррегулярные, проще говоря, бандюки — сказываемся бродячими рыцарями. Пока они соображают, кто это такие — пытаемся драпать.
Но говорить не пришлось ни одним ни другим. Станция оказалась пустой.
Бронепоезд стоял мертвый: огни в его топках не горели, люки были призывно открыты. Но даже если в тендере и был уголь, проехать бы получилось саженей сорок: выходная стрелка также была взорванной.
Спешились, прошли по перрону, мимо заколоченного окошка касс, буфета. Скрипнула дверь, впуская их в здание вокзала. Пустые лавки, сквозняк, словно брошенная собачонка скользнул между ногами.
— Тут и заночуем. — постановил Рихард.
— Не нравится мне тут… — Скривил скулу Клим. — Как-то жутко тут.
— Кому не нравится, может ночевать в лесу с волками. Но без меня…
За окном стремительно догорал день, спать в лесу как-то не хотелось.
В сумерках обошли пакгаузы, надеясь найти что-то полезное. Но склады оказались забиты каким-то мусором: пустые деревянные ящики, металлический трос, брошенный по причине неподъемности, обрезки металлических листов. В уголку стоял древний токарный станок с приводом в две-три крепостные человеческие силы.
Уходя, взяли немного ящиков, дабы растопить печь, коя в вокзале непременно должна была иметься.
Когда возвращались, Рихард задержался, чтоб осмотреть бронепоезд.
Евегний с Климом поднялись по лестнице, проверяя комнату одну за другой на наличие печки.
И вдруг, открыв одну дверь, Клим чуть не налетел на двух мужчин.
— Здрасьте… — с удивления поздоровался он.
Те двое отступили вглубь комнаты.
— Вы кто? — спросил Евгений.
— Kes te olete? — ответил один из мужчин.- Mida te tehate siin?
— Не понял ничего. Говори по-русски! — настаивал Чугункин.
— Это не чухонцы? — спросил Евгений у Клима полушепотом. — Не самоеды?.. Вроде речь похожая. Они с нашим колдуном не заодно?
— Да не. — ответил тот с видом знатока. — Самоеды на нартах и в унтах. Пока снег не выпадет, им тут делать нечего. А это видишь, свои…
Действительно: чужие были одеты в шинели без погон, сшитые ладно, в сапоги. А на фуражках было видно маленькие красные звезды. Меж тем, — чувствовал Евгений, что-то здесь было не так, что-то тут неправильно.
— Palun, Teie dokumendit! — заговорил, наконец второй.
— Слушайте, ребята. — ответил Аристархов. — у меня к вам выгодное предложение. Мы вас не знаем, и вы нас соответственно тоже. Мы вас выпускаем, и забываем друг о друге.
— Palun, raagike eesti keeles…
— Да ладно там! Это свои люди! Язык революции интернационален! Я знаю, что делать: тут перво-наперво надо брататься! — успокаивал Клим. И уже обратился к чужакам. — Ленин! Мир народам, земля крестьянам! Дружба!
И, широко, разведя руки, пошел на солдат.
— Клим, берегись! — только и успел крикнуть Евгений.
Но было поздно. Будто из воздуха в руке одного солдата появился нож. Широкий замах.
Брызнула кровь. Словно мешок, Клим рухнул на пол.
Два раза ругнулся Кольт, в руке Евгения. Два тела рухнули наземь.
Какой-то секундой позже хлопнула дверь внизу.
— Евгений! — Голос Рихарда. — Где ты?
И очередь в потолок — для острастки. Шелест снега штукатурки.
— Жека, мать твою!
— Все нормально… Поднимайся…
Шаги по лестнице. Распахнулась дверь.
Рихард осмотрелся. Убитые Евгением были явно солдатами, и будто бы даже красноармейцами. Подобная форма была не известна ни Геллеру, ни Аристархову. Ну и что с того, в такие времена все одеваются кто во что горазд. Одеть одинаково дивизию — уже достижение. Эти, двое одеты были одинаково, принадлежали наверняка к одной части. И, вероятно, остальная часть где-то рядом.
Но отчего бойцы этого подразделения не понимали по-русски?
К удивлению Евгения, Клим был все еще жив. Руками он держался за рану на горле, из-под пальцев сочилась кровь.
Рихард покачал головой:
— Не жилец уже наш комиссар…
Клим выпучил глаза и попытался что-то сказать. Но вместо слов изо рта полезли кровавые пузыри.
— Определенно не жилец. Женька, его надо бросать и уходить самим. Эти двое, — он кивнул на убитых красноармейцев, — здесь явно не одни. Пока ночь, надо уходить…
В ответ Чугункин попытался встать. Дескать, с ним все в порядке, он тоже пойдет. Но Евгений присел рядом, положил ладони на плечи раненому, не дал подняться.
— Тихо, тихо, лежи, все хорошо… Если бы я думал тебя бросить — уже бы ушел. Не бойся. Всем мы умрем. Но никто не умрет сегодня. Ты меня слышишь, Клим?..
— Неа… — покачал головой Рихард. — Не дотянет он до полуночи никак.
Кровь выплескивалась из раны толчками, в такт с часто бьющимся сердцем комиссара.
Внизу опять хлопнула дверь. Евгений сжал «Кольт».
— Я посмотрю… — отозвался Рихард.
И, бесшумно, словно кошка выскользнул за дверь. Евгений ждал выстрелов. Но нет, вдруг за дверью Геллер пошел спокойно, будто с кем-то разговаривал.