Рэймидж и барабанный бой

Поуп Дадли

— Да, — признал Саутвика, — они разделились отлично. Позволяет нам выставить наши пятнадцать против шести или пятнадцать против девятнадцати. Кажется достаточно легким!

— Это не совсем так — есть одно большое «если». Если двум испанским подразделениям все же удастся преодолеть разрыв, то Кордова сформирует боевую линию в последний момент, прямо перед нашим носом. Все их бортовые залпы против наших ведущих судов — и мы не будем в состоянии ответить хоть одной пушкой…

— Но вы считаете, что у Кордовы есть шансы сделать это?

—

Пятьдесят на пятьдесят на настоящий момент — это решится в несколько мгновений. Если ветер повернет немного, Кордова пойдет круче к ветру, так что он опередит нас и отнимет у нас ветер. Этого будет достаточно, чтобы перевернуть положение.

Джексон сказал:

— «Виктори» подняла флаги, сэр!

Рэймидж кивнул Саутвику, и флаг «Кэтлин» взлетел до гафеля, и один за другим остальные корабли тоже подняли флаги.

Почти сразу же Джексон за кричал радостно:

— Вот оно! Номер пять, сэр!

Двое или трое матросов начали радостно кричать, и затем весь экипаж поддержал их. Это был сигнал, который они все знали наизусть: «Атаковать врага».

Саутвик подошел к Рэймиджу и сказал спокойно:

— Я думаю, что люди оценили бы несколько слов, сэр.

— Несколько слов? Что вы имеете в виду? — Идея раздражала Рэймиджа.

— Ну, сэр, небольшая такая речь или что-то вроде. Это… ну… так принято, сэр.

— Так принято на семидесятичетырехпушечных, но едва ли подходит нам, ведь так? Я сказал все, что я должен был сказать, когда поднялся на борт в Гибралтаре.

— Я все же думаю, что они хотели бы этого, — сказал Саутвик упрямо.

Рэймидж видел, что матросы инстинктивно подошли ближе к своим пушкам и наблюдают за ним с надеждой, и не сознавал, что в глазах матросов узкое, загорелое лицо и глубоко посаженные глаза делают его похожим на вожака пиратов прежних дней. Потом он услышал собственный спокойный голос:

— Это может быть самым большим сражением, которое вы увидите за всю свою жизнь, но наша доля в нем — просто повторить сигналы коммодора. Мы — только люди в толпе, наблюдающие, как один боксер нокаутирует другого.

Это охладит их немного, подумал он; но когда он увидел их нетерпеливые лица, ему стало стыдно за насмешку. У Саутвика тоже был этот знакомый взгляд, глаза остекленели и налились кровью в предвкушении сражения.

Джексон, наблюдая за «Виктори» в подзорную трубу, сообщил о сигнале несколько изменить курс, а затем воскликнул:

— Есть другой, сэр! Общий, номер сорок.

Он возился с книгой сигналов, и это был как раз тот сигнал, которого Рэймидж не мог вспомнить.

— Адмирал хочет пройти через линию врага.

— Что? Проверьте это снова! — воскликнул Саутвик.

Джексон посмотрел в подзорную трубу.

— Это номер сорок, точно, сэр.

Саутвик схватил сигнальную книгу и проверил сам.

— Да, сэр, — сказал он Рэймиджу. — Это именно так, как он говорит.

— Разумеется, мистер Саутвик. Не забывайте, что мы только что предположили, что именно это адмирал намеревается

делать. Он должен был дать такой приказ, и он тянул до последней возможности, на случай, если доны выкинут что-то неожиданное. Вы ведь не хотите, чтобы «Виктори» вывесила «Аннулировать предыдущий сигнал», не так ли?

Мгновение спустя он понял, что это было несправедливое замечание, но Саутвик воспринял это просто, игнорируя слова Рэймиджа и думая про себя, сэру Джону потребовалось долгое время, чтобы научиться думать, как мистер Рэймидж.

Глава девятнадцатая

Когда Рэймидж смотрел в подзорную трубу на шесть испанских кораблей, пытающихся миновать авангард британской линии, чтобы соединиться с подразделением эскадры Кордовы с наветренной стороны, они напоминали ему два дилижанса, мчащихся наперегонки к перекрестку — один по северной дороге, другой по восточной. И он знал по собственному горькому опыту, какое почти парализующее напряжение теперь охватывает каждого испанского капитана.

Перед ними на расстоянии меньше чем в три мили была безопасность, обеспечиваемая их главнокомандующим и девятнадцатью товарищами; но по их правому борту быстро приближалась британская линия во главе с «Каллоденом», намереваясь отрезать их.

Где-нибудь там, на поверхности моря, думал он, есть точка, не отмеченная даже небольшой волной, и эта точка — перекресток, пункт, где пересекаются невидимые линии, проведенные вдоль курсов британцев и испанцев. Кто достигает той точки первым, выиграет гонку.

В эти мгновения он даже немного сочувствовал испанским капитанам. Теперь каждый из них склоняется над компасом, берет азимут на «Каллоден» и сравнивает его с предыдущим. Через несколько минут каждый снова склонится над компасом и возьмет новый азимут. И разница в направлениях скажет каждому капитану, как идет гонка — гонка, означающая разницу между жизнью и смертью для многих моряков с обеих сторон.

Это так красиво и так жестоко просто: если последний компасный пеленг показывает, что «Каллоден» находится севернее, испанцы знают, что они выигрывают гонку к тому неотмеченному перекрестку; если западнее — британцы побеждают. А если азимут останется тем же самым, то они столкнутся.

По мере того, как он наблюдал, Рэймидж со стыдом признавался себе, что его сочувствие к испанцам растет: он полагал, что они проигрывают, а чуть позже он был уверен в этом.

Так как сэр Джон уже поднял сигнал номер пять «Атаковать врага», все британские корабли были вольны стрелять, как только у них появится цель. В этот момент, думал он, каждое орудие на «Каллодене» заряжено; каждое орудие ее левого борта готово стрелять. И судя по тому, что он слышал о капитане Троубридже, он будет ждать до последнего момента с целью для максимального эффекта огня, зная, что дым его первого бортового залпа (почти всегда нацеленного точнее всего) потом будет мешать его пушкарям, дрейфуя по ветру и закрывая врага.