Ричард Длинные Руки – принц императорской мантии
Шрифт:
Что вообще-то и понятно: Творец вдохнул в человека душу, то есть часть себя, а вместе с нею и свою способность творить, создавать, придумывать, изобретать. Ангелам же дал то, для чего они и созданы, как посланцы его воли: мгновенная скорость, сила и величие, чтобы сразу было зримо, от кого припорхали и чью волю вещают.
Я вздохнул свободнее, а плечи расправились сами. Думаю, как бы сами ангелы ни задирали носы, но даже эти их цитадели, нечто среднее между исполинскими крепостями, замками и попыткой превратить их во дворцы, молча кричат, что все слизано с того, что выстроено руками человека.
Я не удержался от вопроса:
– Но… почему?
Азазель переспросил:
– Что, смертный?
Я признался:
– Честно говоря, все-таки ожидал нечто необыкновенное. Вы же, ангелы, совершенно иные существа, однако это же… дворец… ну пусть огромная башня, башня людей! Ну, не совсем людей, у нас нет такой роскоши и богатства, но люди делают именно такие дворцы, только поменьше и победнее!
Тамплиер, не слушая, поднялся на несколько ступенек и, задрав голову, следил за тяжело бегущим наверх Сигизмундом. Азазель посмотрел на рыцаря, поморщился.
Я видел по лицу, что мой вопрос чем-то оскорбил, но он собрался и ответил с мирным достоинством:
– Ты сам знаешь и не раз это говорил, мы, ангелы, не способны к творчеству. Творить может только Создатель, а еще человека вылепил из глины по своему образу и подобию, что значит - со способностью творить. Вот человек и творит… по большей части глупости, порой вообще нечто невообразимое, но иногда ему удается что-то стоящее…
– Понятно, - сказал я, - те ангелы, что бывают на поверхности, приносят украденные чертежи?
Он поморщился.
– Падшие ангелы практически никогда не выходят в мир людей.‘Другое дело - демоны, рожденные ими от земных женщин. Эти да, видят много, запоминают, рассказывают. В аду все делается медленнее, но добротнее.
– Еще бы, - сказал я с завистью, - мне бы таких строителей! Хотя Соломону когда-то удалось… Ладно, сейчас этот вопрос не стоит. Даже не сидит, а валяется где-то на обочине. А стоит во весь рост главное… зачем мы сюда перлись?
Азазель, не слушая, шел вдоль стены, щупая ее кончиками пальцев, дважды прикладывался ухом, хмурился, бурчал что-то.
Я пошел за ним, он резко остановился и указал пальцем:
– Вот это место!.. Можешь разбить так, чтобы не разнести все?
– Это зависит, - ответил я и взвесил в руке молот.
– От чего?
– Влажности, - пояснил я, - температуры, направления муссонов и пассатов, вспышки на солнце и, главное, настроения… Не каркни под руку, сосредотачиваюсь зело и обло…
Молот ударил со страшной силой, как показалось, но осколки не брызнули по всему помещению, а послушно ссыпались на пол.
Обнажилась тайная ниша, Азазель протянул было руку, но отдернул и повернулся ко мне:
– Лучше ты.
– Конечно, - согласился я, - всегда сперва на лягушках или собаках. Или на людях.
Глава 3
Он хмыкнул, я рассмотрел в полутьме схованки толстую книгу с тонкими металлическими листками, такие, как догадываюсь, не поддаются коррозии, хотя даже не представляю, как их изготавливают.
Я осторожно вытащил ее, стряхнул пыль и мелкие камешки, нападавшие от разбитой стены. Книга тяжелая, переплет из металла, две застежки с фигурными замками в виде оскаленных львиных голов.
Мои пальцы отдернулись сами по себе, когда обе негромко зарычали и показали зубы.
– Тихо, - сказал я, - иначе поотрываю.
Головы замолчали, морды озадаченные, такое слышат впервые. Я с некоторой боязнью поднял переплет, тупо посмотрел на титульную и перевернул страницу дальше.
С первой же главы, если тут поглавно, буквы пошли вспыхивать, как искорки в медленно догорающих угольях, жар побежал с одной на другую, как вверх-вниз, так и в стороны, образуя некий причудливый узор, но слишком быстро меняющийся, не успеваю уловить закономерность, хотя вот-вот ухвачу, что-то странно знакомое, почти понятное и близкое…
Я осторожно перелистывал, но после пятой страницы все остальные пошли пустые, чистые. Хотел закрыть, Азазель сказал до жути серьезным тоном:
– Не смей…
– А чего?
– спросил я.
– Не чуешь?
– Я вообще-то чуйный, - сообщил я с достоинством, - но в данном конкретном случае…
– Книга смотрит в тебя, - прервал он.
– Не двигайся и не думай о глупостях.
Ага, не думай, как только он это сказал, так эти вот глупости и полезли в голову целыми стадами. Я гнал их с усилием, но на смену вламывались еще более гнусные, что за хрень, я же не такой, по крайней мере не весь, а тут как будто я чудовище какое обло, озорно и лаяй, ничего хорошего, и даже хорошее какое-то не совсем хорошее, есть в нем оттенок и очень даже ненашего…
Азазель хранит молчание, я тоже помалкивал, не представляю, как это книга может всмотреться, однако он ждал, книга тоже молчала, я уже начал покряхтывать и переступать с ноги на ногу, снова долгое время ничего не происходило, затем на чистой странице начали проступать значки древнего письма.
Они показались намного более четкими и рельефными, чем те, которые я успел увидеть в начале книги. Невидимая рука пошла писать буквы, Азазель оживился, встал со мной плечо в плечо и начал произносить эти слова или фонемы вслух, но на некем архаичном древнем языке, что, возможно, и не язык вовсе.
Иногда ускорял свой речитатив, иногда замедлял, пару раз вообще остановился, словно ужаснулся чему-то, застыл с раскрытым ртом и вскинутыми бровями, но наконец вздохнул и пошел шлепать губами дальше.
Книга захлопнулась, не дав прочесть ему страницу до конца. Мне показалось, что стала втрое тяжелее.
– Куда ее теперь?
– спросил я.
– Положить взад?
Он отмахнулся.
– Лучше возьми с собой. Там еще столько… А сейчас сдвинь вот эту… преграду.
Я в недоумении посмотрел на торчащие глыбы, окружающие нишу, откуда вытащил книгу.