Родина
Шрифт:
Никола мрачно молчал. Все в нем резко и страшно остыло, как будто он со всего размаху бросился в прорубь.
— Так ведь дело было? — повторил Нечпорук.
— Так… — глухо произнес Никола.
— За что ты его оттолкнул? — не отступал Нечпорук. — За что?
— Больно он башку вверх задрал…
— Врете! — вскрикнул, как ужаленный, Зятьев. — Я о печи заботился, а вам я зла не хотел!..
— Он заботился о печи, то я своими очами бачу! — подтвердил Нечпорук, сверкая взглядом на понурого Николу. — Хлопец тут же к аппаратам побежал, о деле помнил, хоть и ушибся, — рука у тебя, папаша, тяжелая!
— Недаром охотник, на медведя хаживал! — подхватил кто-то.
Как в полусне, Никола увидел, что на участок уже сбежались люди, и, как пчелы, летели и жалили злые и меткие шуточки. Тупея от тоски и сознания непоправимости совершенного им, Никола глянул на всех исподлобья, но сочувствия к себе ни в ком не заметил. Неподалеку стоял, по привычке чуть покачиваясь, долговязый и худой, как шест, Сергей Журавлев, один из старых дружков Николы. Журавлев смотрел куда-то в сторону, его впалощекое, носатое лицо как бы говорило: «Это ты, брат, зря!»
— Ну… что вы обступили меня? Чего ради прицепились? — задыхаясь от нестерпимой тоски, прохрипел Никола.
Увидев, что Нечпорук все еще смотрит на него тем же горячим, пронзительным взглядом, Никола, словно обожженный, крикнул:
— Что ты ешь меня глазищами-то? Чего тебе надо? Ну?
— Мне надо, чтобы ты самое главное понял, — медленно и строго заговорил Нечпорук.
— Что «понял», ну?
— А то, что цех, работа — святое место: тут честным надо быть, людей уважать.
— Не проповедуй! Я тебя не задевал.
— Ты, папаша, оскорбил человека, которого мы учили.
— Гм… кто это «мы»?
— Мы — рабочий класс. Если я деревцо, скажем, посадил, я не позволю тебе его ломать. И тебе этот «номер» с Зятьевым даром не пройдет! — грозно пообещал Нечпорук.
В перерыв Никола побежал к Ланских, который жил недалеко от завода. План Бочкова был прост: рассказать Ланских все без утайки, все как было, посоветоваться с ним, а то и защиты просить от «грубияна» Нечпорука. Сергея Ланских Бочков знал с детства и даже помогал ему советом старшего на первых порах, когда Ланских поступил на завод.
«Серега Ланских теперь в люди вышел: член завкома, — но кем бы он ни стал, ни под каким видом не может человек добра забывать!»
Ланских еще не ложился. В его удобной четырехкомнатной квартире в новом заводском доме, как и всюду теперь, в двух комнатах помещались эвакуированные, а в двух маленьких комнатках жил он сам с женой и сыном-школьником.
Ланских сидел один за письменным столом и что-то писал. Как ни озабочен был Никола, а все же заметил, что сталевар одет в опрятную байковую пижаму кирпичного цвета.
«Ишь ты, облачился, будто интеллигент какой!» — чем-то уязвленный, подумал Бочков.
Ланских удивленно поднялся ему навстречу.
— Что случилось, Николай Антоныч?
Бочков торопливо рассказал все. Ланских, выслушав, произнес только:
— Так, так…
— Что же мне теперь этот Нечпорук пропишет, а? — глухо спросил Бочков.
— Разгласят о твоем поступке повсюду, узнают о нем в завкоме, в парткоме, в многотиражке, гляди, пропечатают…
— Все Нечпорук будет кадило раздувать?
— Нет, конечно, не только он, единомыслящие найдутся.
— По-ни-ма-ю! Значит, срам падет на мою седую голову? — и Никола Бочков охватил затылок дрожащими руками.
Вдруг он подумал, что совсем напрасно прибежал сюда. Но еще не желая поверить в свою неудачу, он попросил несмело:
— А может, Сергей Николаич, пронесло бы и так… а? Ты вот, как член завкома, внушил бы им, всем этим Нечпорукам: не трогайте, мол, старика, погорячился Николай Бочков, больше такого не случится… замять можно…
— Ничего нельзя замять, — твердо сказал Ланских, и лицо его приняло холодное выражение. — Ты все неверно говоришь. Забыл, в какое время живешь?
Бочков с тоской обвел глазами небольшую комнатку, где было тесновато от книжных полок. Лампа на письменном, столе равнодушно смотрела на Николая Антоновича своим белым матовым глазом.
«Зря пришел, зря кланялся…» — подумал он, и в груди у него похолодело.
— И откуда вы такие появились… — задыхаясь от унижения, хрипло заговорил он, угрюмо кивая на полки с книгами и на пижаму Ланских. — Интеллигенты-ы… книжками обложились, кабинеты себе завели, а приди к ним свой рабочий человек защиты да помощи просить, так они…
— Погоди, — серьезно прервал его Ланских. — А что мне защищать? Оскорбление, которое ты нанес человеку, или то, что ты честью своей рабочей пренебрег? Застой, в котором ты живешь… это защищать?
Ланских встал, подошел к Бочкову и повторил настойчиво-подчеркнуто:
— Это защищать? Да никоим образом! Надо помочь тебе в полное сознание прийти, Николай Антоныч, вот что.
— В полное сознание прийти… — горько усмехнулся Бочков и поднялся с дивана, мрачный, оскорбленный. — Сознание… Ха! Что же я… спьяну живу, что ли?
— Мы поговорим с тобой обо всем этом подробнее, и ты сам убедишься…
— Нет! — грубо отрезал Бочков. — Жил без этих разговоров, авось и помру без них! Извини, об-ра-зо-ванный товарищ, что побеспокоил тебя!
И, нахлобучив шапку, Бочков тяжело затопал к выходу.
В столовую зайти Никола не успел, да и угнетенность его духа была так сильна, что было не до еды. Это состояние напомнило ему первые дни после смерти жены. Она умерла от разрыва сердца. Потеря была ужасна еще и своей неожиданностью. И сейчас у Николая Антоновича щемило в груди, как будто вновь постигла его потеря, хотя дома у него вторая жена, еще молодая, сильная, румяная. Никола Бочков вдруг с крайним недоверием и даже омерзением подумал о своей жене, которая сегодня ударила его, как слабого, и, как над никчемным стариком, издевалась над ним… При этом у нее было такое выражение лица, будто вот только этого дня за все десять лет жизни с ним она и дожидалась, чтобы показать свое подлинное отношение к нему! Да ведь она и пошла за него, чтобы хозяйничать в теплом, обшитом тесом, голубом домике с белыми наличниками, который был нажит Бочковым трудовой и бережливой жизнью с первой женой.