Рождение сверхновой
Шрифт:
— Двигаешься ты не слишком убедительно, — замечает СанХён.
— Так задумано. Я на репетиции только намечаю, что буду делать, а в полный размах выдам на выступлении. Силы берегу.
— Хорошо. Тогда покажи без вокала, что ты выдашь в полный размах, — просит он.
Мы заряжаем минусовку вполгромкости, и я выдаю в полную силу, неявно используя свою гибкость, что заметно выше нормальной. Слегка ошеломлённый СанХён отстаёт от меня, а с балкона опять аплодисменты.
Иду отдыхать, а на сцену выгоняют нашу Лолиту, в просторечии Борамку. Подсаживаюсь к мсье Дювону, у меня к нему разговор. Сурьёзный.
— Вы великолепны, мадемуазель Агдан, — Дювон галантно целует мне руку, — С ужасом жду момента, когда вы покинете нас и боюсь впасть в депрессию.
— О, Пьер! — не улыбнуться на такие изысканные комплименты невозможно, — Мои песни никуда не денутся. Вы их будете слушать, пока не надоест.
— Не могу такого даже вообразить, что ваши песни могут наскучить, — решительно возражает Дювон.
— Пьер, ну хватит! У меня к вам важное дело, — изо всех сил пытаюсь не улыбаться поощряюще.
— Вы меня прямо вдохновляете, — воодушевляется Дювон, — Приказывайте, моя королева!
— Надо связаться с высшим менеджментом сети отелей «Хилтон». Если они не выйдут со мной на контакт, на ближайшей пресс-конференции или в интервью я смешаю их с грязью.
Пьер сразу сделался серьёзным.
— В Монреале вас полиция забрала из отеля «Хилтон»?
— Да. Портье какой-то неприятный молодой человек. Увидел в паспорте синие глаза, а я была в цветных линзах под карие глаза. Решил, что паспорт фальшивый и, не дав сказать ни слова, вызвал полицию. Именно с него всё началось.
Пьер, слушая меня, что-то обдумывал.
— Вы на них обиделись? Я про администрацию отеля.
— Думаете, мелочь? — меня слегка накрывают те неприятные эмоции, что я испытала там у стойки отеля «Хилтон», — Понимаете, мы, азиаты для вас европейцев все на одно лицо. Я всё понимаю, но должен же быть какой-то предел! Что-то такое я в глазах его прочитала, какое-то презрение. Ты — азиатка и должна сидеть на попе ровно со своими карими глазами, других вам не положено. И не смутило его нисколько, когда я линзы сняла.
— В суд вы подать не можете, — начинает размышлять Дювон, — оснований нет…
— А кто мне запретит никогда больше не селиться в «Хилтон» и открыто сказать об этом? — спрашиваю я.
— Никто, — улыбается Пьер, — Никто, моя королева.
Он отходит подальше, почти к выходу и достаёт телефон. Так, что там у нас с Борамкой…
Париж, Гранд-Опера
21 марта, время — 18:50 часов.
Десять минут до начала концерта. По залам ещё ходят расфранчённые дамы и элегантные мужчины, большей частью среднего и старшего возраста. Но большая часть уже рассаживается в главном зале. Цены на билеты мы установили кусачие, в среднем три с половиной тысячи евро. Финальную серию концертов мы даём в элитном варианте. Для местного бомонда, высшие чиновники, старая аристократия, люди из большого бизнеса. Им мы приготовили Шоу с большой буквы.
На входе всем дают три шарика, дальше все идут мимо ряда непрозрачных контейнеров. На каждом название песни с кратким пояснением, кто исполняет и на каком языке. При наполнении контейнера он уносится, список желательного репертуара пополняется очередным названием. «Je suis malade» и «Derniere Danse» вошли в список первыми, и никто не смог определить фаворита.
Ожидаемо репертуар заполнился французской частью. «Лолита» вошла пятой, уступив немного «Viens Viens». Из англоязычных вошла только хулиганская песня «My Bed is too Big». Неожиданно! Может, я зря отдала её SM? Но это СанХён виноват, не прессуй он меня, ничего бы не отдавала.
Возможность самовыражения публике в целом понравилась. Хотя некоторые, как я заметила, кидали наобум. Особенно после того, как были выбиты явные фавориты.
Ну, что ж! Мы вас услышали, теперь слушайте нас! Шоу начинается!
В качесте разогрева наша визитка, дальше я с «Mon mec `a moi», потом Лолита-Борамка. «Derniere Danse» выпускаем пятой, и я отправляю зал в нокаут.
— Что-то тебе хлопают жидко, — беспокоится СанХён, лицо его страшно озабочено.
— Холь! Саджанним, у них просто сил нет, они в нирване, — успокаиваю его тем, что вижу сама. И овации нарастают, публика пол-минуты приходила в себя и, наконец, опомнилась. Нарастающие аплодисменты успокаивают СанХёна.
После чисто танцевального номера, которыми мы разбавляем выступления и «Viens Viens» от АйЮ, делаем антракт. Для публики антракт, а для нас не очень. Используем имеющиеся здесь залы. В танцевальном фойе Борамка и АйЮ, в театральном — я. Коронки распределились ровно. Со мной ИнЧжон, КюРи и СонЁн.
— Внимание, медам и месье! — обращаюсь к прогуливающейся публике, среди которых ходят, раскачивая сетчатыми бёдрами длинноногие красотки. Девушки из кордебалета Гранд-Опера, в глазах своих читаю чувство зависти.
— У нас есть для вас танец, который невозможно показать со сцены. Сразу предупреждаю, это укороченный рекламный вариант. Полный вы увидите в скором времени на моём любимом канале Франс-2.
Да, есть и такая договорённость. Я только подписывать пакет соглашений устала. Нашла я способ вписать рекламу в этот номер. Нам, большей частью мне, заплатят миллион за рекламу Дома высокой моды Пьера Кардена. Они нам костюмы с ИнЧжон сочинили.
Пошла музыка «Hands performance». Всего на две минуты и главные фокусы мы с ИнЧжон сильно урезали. Но какие у публики были глаза! И пришла мне в голову ещё одна идея, чем ещё можно украсить танец.
— Опять? — ИнЧжон в деланом бессилии заводит глаза вверх, когда я говорю, что можно ещё сделать с танцем. Моё хихиканье прерывают два джентльмена, осторожно приблизившиеся к нам.
То и дело кто-то подходит, но ненадолго. Выражают восхищение, изредка берут автограф и отходят. Всё-таки публика очень непростая, и слава святым апельсинам и аристократизму присутствующих, не позволяющему по-детски непосредственно выражать свой восторг.
— Мадемуазель Агдан, позвольте представиться, посол Канады во Франции, Антуан Бредли и мой помощник Джон Такер, — лица дипломатов профессионально приветливы, слова и тон корректны. Но мой взгляд непроизвольно и резко холодеет.