Рождение сверхновой
Шрифт:
Останавливаюсь в нижней вытяжке, — не знаю, как эта фигура называется, — на полу. Смотрю снизу на сестру.
— Аньён, СунОк. Как у тебя дела?
СунОк отмирает, но глаз от меня отвести не может.
— В кафе всё хорошо, наполняемость растёт, уже нет места, куда новые столики ставить… — начинает она сдержанно и вдруг её прорывает, —
Я меняю ногу и так же снизу продолжаю беседу.
— Потому что не хочешь…
— Я хочу, хочу, хочу! — стонет сестра.
— Ты хочешь, не отрывая жопы от дивана. А хотеть надо так, чтобы связки на грани разрыва, чтобы мышцы болели так, что ходить невозможно, чтобы пот и слёзы вёдрами, — объясняю ей законы жизни и природы.
Встаю и спрашиваю, глядя в упор.
— Шпагат научилась делать? — Надо упомянуть, что сестрица за ум всё-таки взялась. Стала по утрам вставать и бегать в недалёком от нас парке. Я ей компанию составить не могу. Даже в раннее утро за мной увяжется шлейф ненормальных поклонников.
— Нет! — стонет сестра, — Не получается! Знаешь, как это больно?!
— СунОк — ты дура, — привычно диагностирую я, — Ты только что видела, что я могу делать. С чего ты взяла, что мне не было больно, когда я этому училась? Я и сейчас до боли упражнения делала. Она несильная, потому что я закрепляю…
Старшей сестре приходится объяснять очевидное.
— Почему я тебе должна объяснять такие вещи? Ты же кореянка! Все в Корее с младенчества знают, что без тяжкого труда достижения невозможны.
— Трудиться надо, это я понимаю, ЮнМи, но это очень больно! — жалуется СунОк.
— Болевой порог это барьер, который надо взять, — пожимаю плечами, — Все его берут. Почему ты думаешь, что я его не преодолевала? Ну-ка, давай посмотрим, что у тебя со шпагатом!
СунОк со вздохом пытается сесть на шпагат. Смотрю. Ей не хватает примерно десять сантиметров. Беру с полки книжки, подкладываю под неё до касания. Объясняю:
— Теперь тебе надо просто плотно прижаться. Расслабиться, приготовиться принять болевой удар. Именно принять, не напрягаться рефлекторно. Готова?
СунОк кивает после паузы, и я давлю сверху, обхватив её руками за талию. Стон сестрица почти сдерживает, закусывает губу, глазки прикрывает. Держу её с полминуты, потом меняем ногу.
— Найди какие-нибудь тонкие плашки, по пол-сантиметра, не больше. И убирай по одной каждые два-три дня. Можно их иногда под пятку подкладывать…
В общем, обучаю её технологии самообучения. Да простят меня небеса за тавтологию.
— Делать надо сразу после беговой разминки по утрам, когда мышцы и связки разогреты.
На сегодня хватит. Выгоняю охающую и стонущую сестру из комнаты.
Обычно я дома только по утрам занимаюсь. Но сегодня мероприятие в минкульте весь режим порушило, приходится дома добирать физическую нагрузку. Тело просит. А такой красивой фигурке нет сил отказать, хи-хи-хи…
Через сорок минут.
Заплямкал, заиграл телефон. Кто это, на ночь глядя? О, ЧжуВон! А проверю-ка
— Хал-л-л-о-о-у! — перехожу в максимально низкий регистр, голос почти басовитый, хотя можно различить, что женский. Характерен для крепких усатых старух. Или не старух, но тоже усатых и могучих.
— А-к-х-м-м-м! — поперхнулся ЧжуВончик, хи-хи, — Аньён, Юна, это ты?
В голосе огромное сомнение, которое я сейчас превращу в уверенность.
— О, не-е-т, это её подруга. Меня ЕнЛин зовут…
— Позовите, пожалуйста, ЮнМи, госпожа ЕнЛин, — неуверенно попросил ЧжуВон.
— Она сейчас не может. Она принимает ван-н-гну, потом выпьет чашечку ко-о-ф-фе, — немилосердно нагнетаю даже не французский, а какой-то зверский прононс. Тоже, кстати, из уроков ГаЮн-сии. Речевой аппарат человека, оказывается, очень сложный инструмент с множеством возможностей.
— Пусть тогда перезвонит мне, как сможет.
— Ма-а-ладой че-а-эк, вы не представились. Шта я должна сказать своей подруге? — манерно капризничаю я.
— А разве телефон не показывает абонента? — удивляется ЧжуВон.
— О-о-о-у, простите! Сразу не поняла. Да-а-у, там было написано «Глупый оппа». Юн-г-ночка наверняка знает, кто это…
— Что там было написано? — настораживается ЧжуВон.
— Кэкой-то там «оппа», я не очень помню, — выворачиваюсь я и прекращаю разговор, меня уже корёжит от рвущегося наружу смеха, — Аннён, ма-а-ладой чеаэк, я передам Юн-г-не…
Еле успеваю отключиться, валюсь на кровать, — а-а-а-а! — и бью по ней ногами. О-о-о-у-х! День завершается на оптимистической ноте. Тусовка в министерстве, скорее, плюс, чем минус. Отсутствие рядом в это время ЧжуВона — безусловный плюс. Пропущенное занятие по вокалу — минус, конечно. Удачный розыгрыш ЧжуВона — жирный плюс. Баланс в мою пользу!
Юркин! Держи картинку!
Сергей отзывается, и перед сном смотрю самое лучшее в мире кино.
Видение 7. Обормот.
Наконец-то я смог выйти погулять. С Киром, у парня сегодня выходной от детского садика. Родители с восторгом спровадили нас на улицу. Иногда у меня складывается впечатление, что временами они прямо-таки счастливы от нас избавится.
Пока я сидел взаперти, девчонки ко мне приходили. Но их завернули, сказали, что я сильно и заразно болен. Зато как они обрадовались, когда я вышел! Катюшка пускается с Кирюшкой в пляс, Зина молчит, поблёскивает почему-то не злыми, как обычно, глазами и одобрительно сопит. А как вспыхивают её глаза, когда я на ухо ей шепчу:
— Я придумал новое ругательство, очень гадкое, — показываю глазами на Катю с Киром, — При них нельзя. Потом скажу.
Глаза Зины вспыхивают благодарностью и энтузиазмом. Ей хочется, очень хочется, узнать немедленно, дома поделиться с мамой, — у них это общее хобби, — но вот уже Катюшка подозрительно косится.