Розы для возлюбленной
Шрифт:
Улыбка осветила лицо заключенного, когда Джоф представил их.
Улыбка надежды, поняла Керри. С грустью она подумала, что, вероятно, ей следовало быть более осторожной и не являться сюда с такой вот готовностью. Ей следовало бы сначала все же получше изучить это дело.
Джоф сразу перешел к сути.
— Скип, как я тебе и говорил, мисс Макграт хочет задать тебе несколько вопросов.
— Понимаю. И я отвечу на любые вопросы, каковы бы они ни были. — Держался Скип открыто и вместе с тем как-то немного отрешенно. — Вы знаете же эту старую присказку: «Мне нечего скрывать».
Керри улыбнулась и с ходу задала тот вопрос, что, собственно, и привел ее сюда.
— В своих показаниях доктор Смит клялся, что его
Руки Реардона были сложены на столе перед ним.
— Мисс Макграт, если бы я знал, почему Смит поступил так, а не иначе, я здесь не сидел бы сейчас. Сьюзен и я были женаты четыре года, и за это время я доктора Смита видел очень мало. Время от времени жена ездила в Нью-Йорк, они с отцом обедали. Иногда он приезжал к нам домой, но случалось это обычно тогда, когда я бывал в отъезде. В те времена моя строительная фирма процветала. Мы строили во всех частях штата, были у нас инвестиции и под будущее строительство в Пенсильвании, например. Так что уезжал я весьма регулярно, отсутствовал дня по два, потом возвращался, уезжал опять. Когда мы встречались с доктором Смитом, он особенно со мной не разговаривал. Вроде бы ему и сказать мне было толком нечего. При этом, однако, он никогда в отношении меня не вел себя враждебно, как если бы он не любил меня за что-то. И уж точно, он не вел себя со мной так, как если бы от меня для его дочери исходила какая-либо угроза.
— А когда вы сходились вместе все трое — вы, Сьюзен и доктор Смит, ты замечал что-нибудь особенное в его к ней отношении?
Реардон взглянул на задавшего этот вопрос Дорсо.
— Вечно ты, Джоф, вот так вот закручиваешь свои вопросы. Вот и сейчас у тебя это ловко вышло. Ну, что ж, могу тебе ответить. Когда я учился еще в приходской школе, монашки страшно ругали нас за то, что мы все время болтали в церкви. Они говорили нам, что мы обязаны с благоговением относиться к святому месту, к находящимся там священным предметам. Так вот именно так, «с благоговением», Смит и относился к Сьюзен.
Странное слово для характеристики отношения отца к собственной дочери, решила Керри.
— А еще он относился к ней очень бережно, оберегал ее, — добавил Реардон. — Однажды вечером мы втроем ехали куда-то на ужин в автомобиле, и он заметил, что Сьюзен не пристегнулась ремнем к сиденью. Так он тут же прочел ей целую лекцию о том, что она обязана беречь себя, быть осторожной и так далее. Он слишком уж разнервничался по этому поводу и вроде бы даже разозлился.
Очень похоже на ту отповедь, что он не так давно прочел и нам с Робин, подумала Керри. Почти против своей воли она вынуждена была признавать, что Скип Реардон действительно производит впечатление человека, уверенного в себе и говорящего чистую правду.
— А она как себя с ним вела?
— В основном, держалась уважительно. Хотя в последнее перед смертью время бывала и раздражена, огрызалась на него.
Керри перешла к вопросам, касавшимся других аспектов дела. Спросила, в частности, о той части показаний Скипа в суде, в которой он утверждал, что незадолго до убийства стал замечать на жене очень дорогие украшения, которые сам ей не дарил.
— Мисс Макграт, я бы хотел, чтобы вы поговорили об этом с моей матерью. Она сможет вам рассказать нечто интересное. У нее есть фотография Сьюзен, сделанная на одном из благотворительных мероприятий. Фото это появилось в какой-то небольшой газетенке. Так вот на нем у Сьюзен на воротнике платья видна некая старого стиля бриллиантовая заколка. Снимок сделан был всего недели за две до убийства. Я клянусь, эту заколку и еще пару очень дорогостоящих украшений, которые я ей не дарил, видел утром в день убийства в шкатулке жены. Я прекрасно помню это, потому что, собственно, в том числе из-за этих украшений мы с Сьюзен тогда
— Вы считаете, что их кто-то взял?
Реардон явно колебался.
— Не знаю. Либо кто-то их забрал, либо же жена просто вернула их кому-то. Но я точно знаю, что украшений на следующее утро в ее шкатулке не оказалось. Я попытался указать на это обстоятельство полиции, с тем чтобы они разобрались во всем. Но с самого начала было уже ясно, что они не верят мне. Они думали, что я просто пытаюсь заставить их поверить, что речь идет об ограблении, в ходе которого некий грабитель и убил Сьюзен.
— И еще кое-что я хотел бы добавить, — продолжил Скип. — Мой отец воевал во время Второй мировой войны, а после нее еще два года провел там, в Германии. Оттуда отец привез миниатюрную рамку для фотографий, которую потом подарил матери, когда они с ней обручались. Мать позже подарила эту рамку Сьюзен, уже на нашу с ней свадьбу. В эту рамку Сьюзен вставила мою любимую фотографию с ее изображением. Фотография в рамке всегда стояла на ночном столике в нашей спальне. Когда мы с мамой разбирали вещи Сьюзен как раз накануне моего ареста, мама заметила, что рамки нет на месте. Однако она была там, на столике, в утро дня убийства.
— Так, значит, вы утверждаете, что в вечер убийства Сьюзен кто-то проник в дом и украл украшения и эту рамку? — спросила Керри.
— Я говорю вам о том, что все это, насколько я знаю, пропало из нашего дома. Я не знаю, куда все подевалось, и я, конечно, не имею представления о том, касается ли все это убийства Сьюзен. Я знаю лишь, что эти вещи вдруг исчезли и что полиция не захотела в этом разбираться.
Керри подняла глаза от своих записей и внимательно всмотрелась в лицо сидевшего напротив человека.
— Скип, каковы были в действительности ваши взаимоотношения с женой?
Реардон вздохнул.
— Когда мы с ней впервые встретились, я был от нее просто без ума. Она мне казалась такой красивой, такой тонко чувствующей, остроумной. Женщиной, которая способна вдохновить мужчину на подвиги. А вот, когда мы поженились, то… — Скип помедлил, — ну, так сказать, жару-то было много, но он совсем не грел, мисс Макграт. Для меня брак, это очень важно, его надо беречь. Так меня воспитали. Развод — это уж последнее дело, крайнее средство. Ну, конечно, у нас с Сьюзен были и хорошие времена. Но вот сказать, что я был с ней когда-нибудь действительно счастлив или доволен судьбой, я не могу. Нет, не было такого. Другое дело, что я так был увлечен развитием своего дела, что имел возможность попросту решением этих личных проблем особо не заниматься. Я просто все больше и больше времени стал проводить на работе. Вот и все.
— Что касается Сьюзен, то, как мне кажется, у нее было все, что она желала иметь. Я зарабатывал большие деньги. Я построил для нее тот дом, о котором, по ее словам, она мечтала. Каждый день она ездила в свой клуб, играла там в гольф и теннис. Года два она при помощи специалиста-декоратора оформляла наш дом так, как того хотела. Потом был еще тот парень, из Элпина, Джесон Эрнотт. Он здорово разбирался в антиквариате, брал Сьюзен вместе с собой на всякие аукционы, подсказывал ей, что надо купить. Со временем она пристрастилась к коллекционным моделям платьев, покупала их. Она была, как ребенок, мечтавший, чтобы у него каждый день было Рождество. Учитывая то, что я все время проводил на работе, у Сьюзен была куча свободного времени. Так что ходила она туда и делала то, что только желала. Особенно она любила появляться на тех мероприятиях, которые освещались прессой так, чтобы ее фотографии потом появлялись в газетах. Долгое время я считал, что она и вправду чувствует себя счастливой. Думая об этом сейчас, по прошествии времени, я все больше убеждаюсь в том, что со мной она оставалась лишь потому, что ничего лучшего ей не подвертывалось.