Розыгрыш с летальным исходом
Шрифт:
– Вы, Яна Казимировна, будете изображать мать этих девушек. Их зовут…
– Зита и Гита?
– Почти. Тахаа и Ваа. После общего ритуального танца их подведут к вам. Они станут перед вами на колени. Вы должны снять с себя…
– Что?
– испугалась Яна.
– Что снять?
– Да нет… Вы снимете с себя символический венок из цветов ибиска, кажется, и разорвете его над их головами.
– Почему же над головами? Если это символ, то…
– Откуда я знаю?
– рассердился Понизовский.
– Таков обычай. И не задавайте вопросов - уже нет времени. Слушайте и запоминайте.
– Он слегка запыхался, и я подумал -
– Затем, - торопливо продолжил Понизовский, - самое неприятное… Вы должны будете оросить их бедра кровью невинной голубки.
– Ладно, - Яна махнула рукой.
– Орошу.
– Но… горло голубке вы должны будете… перегрызть. Своими белыми зубками.
– Что?! Да я тебе его лучше перегрызу. Своими зубками.
Лодка ткнулась носом в песок. К нам ринулась толпа девушек. Довольно соблазнительных. Блестящие глаза, густые, до плеч, даже у некоторых до пояса и ниже пояса, волосы. Ну и фигурки… Коротенькие юбочки с разрезами, как у Янки. И при каждом движении в этих разрезах мелькали смуглые стройные бедра. Как у Янки.
Девушки подхватили ее, напялили на шею венок из ярко-алых крупных цветов, похожих на наши розы; запели, довольно мелодично, какую-то свою песню и усадили Янку на носилки. Вроде таких, в которых у нас на стройке носят цементный раствор, но тоже украшенных цветами.
Янке это понравилось. Она села по-восточному и засияла во все глаза и зубы.
Процессия направилась к дворцу. Девушки двумя стройными рядами шли по бокам носилок, а смуглые парни (тоже, кстати, в юбочках), потрясая копьями, приплясывали сзади. Мы, белые вожди мужского пола, замыкали процессию. Правда, у каждого из нас на шее, кроме венка из белых цветов, висело еще по две симпатичных черномазеньких девчонки.
Перед хижиной вождя горел костер. В свете его ровного, жаркого пламени девушки из группы сопровождения подвели Яну к Мату-Ити, усадили ее рядом с ним в такое же пляжное кресло, как и трон самого прямого потомка Эатуа. Мы вчетвером встали рядом, и начался придворный обряд представления. Он был прост. Из толпы девушек выходила одна, подходила к нам, по очереди клала нам руки на плечи и терлась своей горячей щечкой о наши небритые щеки. Понизовский при этом называл ее имя:
– Жена великого вождя Икеа.
– Очень приятно, - сказала Яна.
– Наслышаны о вас.
Вышла из толпы и подошла к нам еще одна красавица.
– Жена великого вождя Алоха.
– Эй, толмач, - окликнула Понизовского Яна, - ты ничего не напутал?
– Великий вождь велик во всем. У славного Мату-Ити двенадцать жен.
Довольный Мату-Ити будто понял его слова и добродушно закивал: да, мол, такой вот я великий.
Меж тем праздник разгорался, как огромный буйный костер. Гулко и дробно застучали барабаны, сделанные из высушенных тыкв, засвистели какие-то дудки. В центр огненного круга вошли две красивые пары. Они встали рядом и, взявшись за руки, уставились друг другу в глаза. А из зарослей, двумя вереницами, выплыли танцоры. Они создали для влюбленных как бы фон, разместившись по внешнему кругу, ярко озаренные пламенем. И начали общий танец. Сперва он был довольно интересный, плавный и красивый, похожий на наши хороводы. Но, постепенно набирая ритм, становился все откровеннее и, я бы сказал, разнузданнее. Группа
Понизовский вполголоса комментировал и разъяснял суть танца. Но я не слушал его, мое внимание надолго привлек великий вождь. Его пухлое полусонное лицо мне нравилось. В его глазах не было похотливого азарта, они были спокойны и внимательны. Мне они напоминали глаза художника, который объективно, в меру своего таланта, рассматривает только что написанную им картину. Или уверенного в себе режиссера на прогоне нового спектакля. Иногда он морщился, время от времени хмыкал, порой одобрительно пришлепывал громадной босой ступней.
Мне порой казалось, что он вдруг встанет, хлопнет в ладоши и басовито выкрикнет: «Стоп! Стоп! Эту мизансцену еще раз, пожалуйста. С начала!»
… - Это вроде такой… интермедии, что ли, - бубнил тем временем Понизовский.
– Эти девушки и парни показывают, как развивались чувства влюбленных. Вот они встретились, но юноша ничего особенного в этой девушке сначала не увидел. Сердце его не дрогнуло. Но чем больше приглядывался он к ней, тем больше раскрывал в ней достоинств и, наконец, прозрел, сердце его затопила лавина страсти. Вернее, водопад.
На «сцене» как раз в это время девушки уже совсем распоясались. Лавина страсти. Водопад похоти.
Что ж, скоро и у нас, цивилизованных, так будет. Чтобы получше разглядеть свою суженую и затопить ее лавиной страсти, нужно, чтобы она встала на четвереньки и повыше задрала вертящуюся попу.
– Пасадо-бля!
– с азартным презрением высказалась Яна, когда танец оборвался.
Вождь даже подпрыгнул и испуганно покосился на нее, словно понял смысл сказанного. А может, его просто напугала решительная интонация.
– Ну что вы, Яна Казимировна! Какой же это разврат. Они нас еще стесняются. А в прежние годы эти танцы развивались в такую групповуху под баньяном!…
– Да что вы!
– изумился Нильс.
– Повально, - усмехнулся Понизовский, - всем населением. Даже старики и дети.
– Позвольте, - заинтересовался Нильс.
– А что же делали старики?
– Учили детей.
– Как?!
– Своим примером.
Нильс призадумался.
Над островом высоко поднялась луна, непривычная - красная, кривая на один бок. С моря дохнул вечерний ветерок, взметнул пламя затухающего костра, бросил к луне быстро гаснущие искры.
Танцоры окружили молодых и увлекли их под сень баньяна, где, надо сказать, становилось все прохладнее.
Под аккомпанемент песен, ритмичных хлопков ладоней и топот ног их поставили перед Янкой на колени. Она не сплоховала: так рванула этот венок «но-вобрачия», что разорвала его не пополам, а на «мелкие дребезги» - алые цветы тропическим ливнем упали на покорно склоненные темноволосые головы.
Тут же из толпы вывернулась полуголая девчонка лет двенадцати, но вполне уже сформировавшаяся. Перед собой она держала какую-то птаху, сжав ее крылья. Птаха с доверчивым любопытством вертела головкой, не догадываясь о своей участи. В глазках ее поблескивали искорки отраженного пламени.