Русская тайна. Откуда пришел князь Рюрик?
Шрифт:
Между тем есть много данных, которые говорят о том, что скандинавы не пополняли словарный запас других народов, а наоборот, активно заимствовали «системообразующую» лексику, в т. ч. и у славян.
И действительно, шведский и другие скандинавские языки содержат такие ключевые для торговли заимствования, как «lodhia» – лодья (грузовое судно), «torg» – торг, рынок, торговая площадь, «besman» («bisman») – безмен, «tolk» – переводчик, толковин, «pitschaft» – печать и другие) При том, что слово «torg» распространилось по всему скандинавскому северу, вытесняя свой германский аналог markit, то «мы должны признать, – резонно заключал С.Н. Сыромятников, – что люди, приходившие торговать в скандинавские страны и приносившие с собою арабские монеты, были славянами» (Фомин, с. 113–115).
О значении славянских купцов в балтийской торговле, и вместе
В общем, количество и «качество» скандинавских заимствований в русском оказывается едва ли больше, чем у слов с другими корнями, например иранскими. Таковые, пишет Е.С. Галкина, имеют слова морда (иран. marda – «голова»), жрать, шамать, степь, сапог, штаны, хата. Иранские истоки имеет и фольклорный Вий (Vayu Авесты), описанный у Н. В. Гоголя.
Нельзя, конечно не упомянуть и о древнерусских топонимах. Как уже говорилось, скандинавские саги плохо знали «язык земли» не то что Руси, но и вообще всего того, что характеризовали понятием «восток». Соответственно, и своих следов в этом языке они практически не оставили. Так плотность топонимов, оригиналы которых правдами и неправдами приписывают норманнам, допустим, в Новгородской области, в 30 раз ниже, чем в Англии [165] , причем нет никаких оснований полагать, что эти спорные названия появились уже в период «призвания варягов», а не значительно позднее, когда действительно установлились торговые связи со Скандинавией.
165
Ловмяньский…, с.101. Факт, что и плотность всех поселений в Англии больше, компенсируется тем, что эти английские данные взяты только по одному источнику и только по одному типу топонимов – с окончанием на – by (заметим, это твердо установленный скандинавский тип названий, в отличии от тех, которые пытаются «открыть» в России).
Причем речь идет, как правило, о небольших населенных пунктах, «не делавших погоды» в истории. Попытки же читать названия древнейших городов Руси по скандинавски: допустим, Изборск как Исбург давно оставлены за смехотворностью. Даже в названии Ладоги, за которое норманнисты особенно долго цеплялись как за норманнское Aldegjuborg, в итоге они же нашли финский корень.
«Аргумент лопаты»
Безусловно, почетное место в доказательствах норманнистов занимают находки археологов.
За почти двести лет научных и любительских раскопок в землях, входивших в состав Древней Руси, найдены тысячи предметов, имевших, по мнению ученых, скандинавское происхождение или «скандинавский облик».
Вместе с тем, идентификация археологических находок как «норманнских» и наоборот, весьма спорна. Так, два британских ученых пишут о скандинавских корнях Старой Ладоги на основании обнаруженных там похожих на скандинавские нескольких пар кожаной обуви, расчесок-гребней, которые то ли были привезены, то ли изготовлены на месте и одного кузнечного набора. Что касается ладожских домов, то они не отличались от типов «безусловно финно-угорско-го происхождения», но, дескать, «могут быть и скандинавскими сооружениями» (Франклин…, с. 29–30). Этих находок и догадок маловато для «скандинавского» определения города и даже для этнического определения типа «странствующих ремесленников», которым-де такие вещи принадлежали [166] . Тем более, что, по словам тем же ученых, первые ладожане использовали почему-то не скандинавскую, а франкскую посуду (с оловянными вставками), местные мастерские работали с южнобалтийским янтарем, сбережения хранили в арабских монетах (там же, с. 30–32). Чуть позже, в 780–830 гг. первые ладожские стеклодувы используют опять же диковинную для Скандинавии «средневосточную»
166
Аналогия с XX в. Возвращавшиеся из побежденной Германии демобилизованные солдаты часто привозили с собой немецкие инструменты, которые потом долго использовали в быту – но нельзя же этих новых обладателей инструментов объявлять немцами.
О полиэтническим характере Ладоги пишет Г.С. Лебедев, который выделяет там славянский, протокарельский, балтийский, скандинавский и даже саамский компоненты (Леб., Эпоха, с. 488).
В свою очередь, A.A. Молчанова отмечает, например, что упомянутые ладожские большие дома с внутренними опорными столбами не имеют аналогов в Скандинавии, а керамика ранней Ладоги полностью соответствует находкам культуры сопок Приильменья, которая характеризуется различиями со шведскими памятниками в погребальном обряде и лишь небольшим количеством скандинавских вещей в этих памятниках.
Как пишет в своем исследовании В.В. Фомин, ряд западных ученых и российских в т. ч. Р.Г. Скрынников на основании массовых находок «норманнских» вещей в Гнездово представили его, как «едва ли не самый крупный в Восточной Европе скандинавский некрополь». В то же время их оппоненты говорят об обманчивости этнической идентификации захоронений только по происхождению найденных там предметов, особенно украшений. Так, в Гнездовском могильнике раскопано более двух десятков погребений со скорлупообразными (овальными) скандинавскими фибулами, и в 75 % случаях на могильник приходилось только по одной застежке. Но в скандинавском костюме, подчеркивают специалисты, обязательны две фибулы [167] .
167
Это связано с их функциональным значением – они служили для скалывания бретелей шерстяных юбок и связывались между собой цепочкой. Одна фибула не могла удержать тяжелую нижнюю одежду и в «одиночестве» служила только для украшения, что не предусмотренного скандинавским обычаем.
В других случаях (Приладожье, Поволжье) эти же самые скандинавские украшения обнаружены в погребениях с местным ритуалом, а, например, в Киеве их использовали нетипичным для страны происхождения образом (не как застежку, а как подвеску-медальон). Из чего можно сделать предположение, что в Восточную Европу они были привезены торговцами и носили их местные женщины под влиянием скандинавской «моды». Эта «мода» еще раньше захватила некоторые балтийские районы, похоже, освоивших и соответсвующее производство (парные овальные фибулы стали деталью женских костюмов у финнов и ливов), поэтому о скандинавском характере находимых в Гнездово и Верхнем Поволжье женских вещей приходиться говорить довольно условно.
А вот что пишет калининградский археолог о «моде» балтийских мужчин-пруссов: «Захваченные движением викингов, жители Янтарного края мало чем отличаются по внешнему виду от дружинников на широких пространствах Северной и Восточной Европы» (Кулаков, История…, с. 190). По мнению этого автора, один из немногих признаков, по которым можно отличить западнобалтские дружинные захоронения IX–XII вв. от норманнских – «особые культовые отношения к коню».
Действительно, если так выразиться, ранее средневековье в Европе и Передней Азии – период «малой глобализации» производства и торговли. По словам А.Н. Кирпичникова, «славянки носили скандинавские фибулы и салтовские стеклянные лунницы, булгары пользовались русским оружием, арабы употребляли русские шапки». Франкские тяжелые мечи, производимые в кузницах рейнских городов, покупают по всей Европе, а потом пытаются копировать, причем подделывая клейма мастеров, совсем как сейчас подделывают модные бренды. Аналогия с началом XXI в. не случайна.
Археологи будущего, изучая останки культур нынешнего времени, наверняка отметят, что свыше 80 % мирового ширпотреба (одежда, обувь, посуда и т. д.) носят штампы, эмблемы и т. д. относительно небольшого числа известных марок, т. н. брендов, как правило, родом из Европы или США. Но будет большой ошибкой считать эту продукцию сделанной на родине этих брендов. Более внимательные исследователи наверняка обнаружат на указанных вещах явные признаки китайского, реже пакистанского и т. д. производства.