Русский Бог
Шрифт:
Николай передал камердинеру сброшенную ритуальную для помазания на царство одежду, остался в генеральском мундире:
– Выходит, Пушкин, ты принял участие в возмущении 14 декабря, если б был в Петербурге?
– Непременно, государь. Все друзья мои состояли в заговоре, и я не мог не участвовать в нём. Одно лишь отсутствие в столице в тот день спасло меня,- уверенно, но с поклоном отвечал Пушкин.
Государь скривил губы:
– Довольно ты подурачился, Пушкин, надеюсь, теперь будешь рассудителен, и мы более ссориться не станем. Отныне ты будешь присылать ко мне всё, что сочинишь. Я сам буду твоим цензором. Запрет, наложенный братом Александром, с тебя снимаю. Живи в обеих столицах, но жён ни петербургских, ни московских, ни девиц больше не трогай. Советую найти себе приличную жену и, наконец, успокоиться и не позорить ни себя, ни род свой, ни отечество. Денег на женитьбу я дам.
Пушкин учтиво, пряча ироническую улыбку, наклонил голову.
– Кстати, эта эротическая гадость, что распространяется в черновиках в столице», Гаврилиада», не твоего пера?
– Избави господь, государь!
– Смотри. Там этот архангел Гавриил всех просто подряд… насмешка над Священной историей. Синод возмущён. Хорошо… Над чем сей день работаешь?
– Хочу поэму «Пророк» сочинить, государь.
–
– Есть начало.
– И о чём писать будешь?
– О России.
* * *
Сейчас мы расскажем о случае, старательно замалчиваемом современными историями. Слишком много странного, неясного, страшного открывалось в нём, что неизвестным казалось, с какой стороны подойдёт к нему, как списать то или иное в теоретическую схему. Дело в том, что случай этот не входя ни в одну из известных исторических концепций, строго делящих события на за и против. Черное и белое, прогрессивное и регрессивное, полезное и вредное, стоял над ними, верно указывая на преимущества жизни над мышлением. Нигде так остро, как здесь, в истории декабристского движения не открыта его противоречивость, высокое благородство и подлая низость составляющих его характеров, недосягаемая духовность и инфернальная материальность сочетаемых событий. Одновременно тут же обнаруживается мостик от дворянских котурнов к сапожищам разночинцев, от блеска дуэльно-шпажного заговорничества русского офицерства к глухим ударам топора Раскольникова в затхлом петербургском подъезде, к воплям жертвы од удавкой Нечаева на грязной речке с осклизлыми берегами, историческим выстрелам из дешевенького револьвера Засулич, сходкам под синей лампой товарищей Ильича. История, что весеннее половодье, она создаёт законы и не соблюдает их; как мощный бурлящий поток, сносящий в своём движенье хрупкие крестьянские мостики, уносящий рыбачьи лодки, превращающий прибрежные хижины в плывущие, коробящееся и разваливающиеся на ходу острова цунами истории несёт людей и события, безжалостно перемешивает их холодной кистью шулера, создаёт всё новые, влияющие друг на друга и постоянно повторяющиеся комбинации, и разрушает то, что мнилось, утвердилось навсегда.
Иван Иванович Сухинов происходил из крестьян. В 1817 году он получил дворянство, и его произвели в офицеры. В декабристской движении придерживался он крайних взглядов. Расстрел царской семьи и концлагеря для инакомыслящих виделись ему полумерой. Входя в Общество Соединенных Славян, участвовавшие на ассоциативных правах в Южном тайном обществе, Сухинов отстаивал панславянизм, рюриковство и экспансию на запад и юг. Предлагал огнём и мечом раз и навсегда очистить Русь от неметчины и прочих инородцев. Когда декабрист Ипполит Муравьёв-Апостол, бежавший с Сенатской площади на юг, поднял Черниговский полк, с тем чтобы поддержать разгромленное выступление товарищей. Сухинов не колеблясь, примкнул к бунтовщикам. Он руководил освобождением Пестеля, Сергея и Матвея – Муравьёвых-Апостолов, Бестужева-Рюмина, заключённых по доносу Майбороды в Трилесской избе. Вместе со священником Даниилом Кайзеров Сухинов составлял революционный «Катехизис»:
«Вопрос. Какое правлении сходно с законом Божьим?
Ответ. Такое, где нет царей. Бог создал нас всех равными и, сошедшими на землю, избрал апостолов из простого народа, а не из знатных и царей.
Вопрос. Стало быть, Бог не любит царей?
Ответ. От нечестивого приказания самих, для обмана народа…»
Не привыкшие к свободе солдатские роты вскоре после возмущения превратились в банды мародёров. Восстановить дисциплину, господа офицеры, охрипшие во взаимных дискуссиях, о будущих судьбах России после ожидаемой победы, так и не сумели. 3 января 1826 года деморализованную вооруженную толпу без особого труда рассеяли под Белой церковью в Малороссии пушки генерала Гейсмара. Ипполит Муравьёв-Апостол застрелился на поле брани, его братьев – раненого в голову картечью Сергея и невредимого Матвея, а так же Бестужева-Рюмина и самого Сухинова арестовали. Кроме руководителей, привлекли к следствию по делу Черниговского полка 3000 человек, из них свыше 500 офицеров и 2500 солдат. Наказали не всех. Сергея Ивановича Муравьёва-Апостола, Михаила Ивановича Бестужева-Рюмина Павла Павловича Пестеля вместе с вождями Северного тайного общества Кондратием Рылеевым и Петров Каховским казнили. Иван Сухинов после разгрома Черниговского полка бежал, был пойман, лишён офицерства и дворянства, приговорён к расстрелу, заменённому каторгой. Каторгу Сухинов отбывал на Нерчинских рудниках в Горном Зарентуе. Его вольный характер не терпел насилия от других, допуская для себя. Вскоре Сухинов задумал новым восстанием освободить пленных в Сибири декабристов.
* * *
В один из дней конца мая 1828 года комендант Нерчинских рудников генерал-майор Лепарский производил инспекцию Горно-Зарентуйских разработок. День был чудесный. Ласковый весенний по-сибирски с холодцой ветерок обдувал хилую морщинистую шею генерала, легонько позвякивал под подбородком орденом Анны III степени, полученным за Березину. Молодая пятнистая борзая положила узкую рыжую морду на сапог генерал-майора, сидевшего на плетёном стуле. Всё казалось хорошо. И ветерок, и безоблачная погода, и начисто выметенный плац, по которому солдаты конвойной службы, взметая пыль, пытались чеканить шаг. Бывшие дворовые, оказавшись крайними по неумению отклониться от службы, не умевшие из-за отсутствия средств или нужной стороны характера ни во время подмазать своих старост и вербовщиков, ни дать доктору за справку об увечье или неизлечимой хвори, младшие дети больших крестьянских семей, нарушителе порядка барских хозяйств, теперь были сплавлены в армию и под угрозой палок, шпицрутенов и гауптвахт защищали отечество, конвоируя воров и политических. Перед генерал-майором принявшим с утра стакан густого деревенского молока и улучшив тем цвеи лица и настроение, бойко шагали пятеро конвоиров с примкнутыми к ружьям штыками, поворачивали направо, налево или кругом по приказу пристального подслеповатого майора, страстно желавшего выслужиться перед инспектирующим генералом, и не получая уже невозможного по штатному расписанию для богом забытой точки повышения по службе, хотя бы оставленному на покое до конца дней своих. Срезанная и лично очищенная от коры ветвь низкорослой сибирской вишни в длани майора выполняла роль русского шпицрутена. Оной палкой немедля получал по хребту тот из защитников отечества, кто вместо направо поворачивался кругом. Сразу за плацом виднелись бараки ссылно-каторжных, где на деревянных нарах подвое на полках друг над другом, следовало отдыхать
Лепарский уже собирался усесться в коляску, чтобы проследовать с инспекцией в Акатуй, напоследок процедив сквозь зубы начальственное «Ничего. Ничего» старательному слепому майору, когда возня полубродячих собак у ног генерал-майора заставила его приглядеться, что же они, собственно говоря, терзали. Серый кобель, отобрав кусок у остальных псов, придерживая его чёрными от грязи когтистыми лапами, жадно посасывал кровь из принесённой из леса находки. Лепарский нагнулся и выхватил кусок. Это была отрубленная у плеча и не успевшая застыть мужская рука, завёрнутая в лохмотья арестантского рукава.
Ссыльного Казакова убивали в низкорослом леске недалеко от бараков, в овраге. Среди тонких плохорастущих в холодке елей, изогнутых. Почти стелящихся в пояс берёз, стоя по колено в разлапистом, мясисто надутом в широких стволах папоротнике, рубили человека кирками и лопатами. Чем работали, тем и убивали. Вина Казакова заключалась в предательстве. В одуревшем от многолетнего злоупотребления образе, начинавший на армейских чарках и продолживший на каторге, благо зелье стоило недорого, а начальство закрывало глаза на способ использования заработанных грошей, регулярно спускаемых в местном кабаке, с больными без опохмела мозгами пришёл бывший воин Черниговского полка Казаков утром того дня на штаб-квартиру инспектирующего генерала Лепарского и заложил в одночасье полтора года планируемый и подготавливаемый заговор. Товарищи на опохмел не дали, Лепарский мог дать. Итак, ссыльнокаторжный Иван Сухинов с товарищем Павлом Голиковым, Василием Бочаровым, Фёдором Моршаковым, Тимофеем непомнящим прозвания и Василием Михайловым, вовлекши в заговор Авраама Глаухина, Ивана Каверзенко, Никиту Колодина, Николая Григорьева, Антона Ковальчука, Мирона Акатьева, Павла Анедина, Ефима Ильина, Алексея Рубцова и Кирилла Анисимова, здесь солдаты Черниговского полка вперемешку с уголовниками, собирались ночью забраться в войсковой цейгауз, выкрасть ружья ,порох, патроны, лошадей, захватить, возможно, даже пушки, бежать; при преследовании с боем решили пробиваться в Бухарию. Зная, что один не справится, Сухинов, атаман восстания, подпаивая вином, подговаривал остальных.
Казаков предал, но выпить ему не дали. Лепарский не поверил ему, приняв его донесение за запойный бред дегенерата. С проклятьями покинул Казаков штаб-квартиру Лепарского. Предательство, как всякий товар, часто имеет проблемы с реализацией. Ссыльный Бочаров увидел Казакова, входящего с квартиры генерал-майора Лепарского. Немедленно возникло подозрение в предательстве, хотя и не было достаточных оснований – арестантов не трогали. На случай безопасности Казакова решили уничтожить. Под предлогом копания червей для рыбалки с последующей выпивкой товарищи зазвали Казакова в овраг у речки. Впятером Сухинов, Бочаров, Моршаков, Тимофей не помнящий прозванья и Михайлов стали месить Казакова лопатами. Слышались возгласы : «Предатель!», «Вечно решил на каторге сидеть!», «иуда!», «Выдал выступление!», «теперь всем конец!», «За бутылку наливки выдал побег!». Постоянно полупьяный с шестнадцати лет Казаков ползал на коленях и, заливаясь слезами, просил « Братья!». Больше он ничего сказать не мог. Уже под ударом одной из лопат у него отскочила левая кисть. Человек более хрупок, чем кажется. Уже позже родилась мысль для лучшего сокрытия расчленить тело. Били кирками по костям, суставам, деля, отрезали голову. Острые перистые листья сибирского папоротника обагрились в вязкую кровь. Мозг осел на стволах берёз. Бродячие поселковые собаки грызлись из-за добычи, арестанты отгоняли их лопатами. Одну из собак Моршаков зашиб. Но рыжая сука утащила руку, найденную на плацу Лепарским. Преступление утаить не удалось. По кровавому следу снарядили погоню. Пятнистая борзая Лепарского ввела на место убийства. Заговорщиков поймали с поличным. Поверь они в русское «авось», не трогая Казакова, дождись отъезда Лепарского, выступление, глядишь и удалось бы. По крайней мере, закончилось не столь скоро и неумно, и не в лагере, а где-нибудь на границе с Бухарией или Китаем,с привлечением войск, конной жандармерии, а то и – артиллерии. При обыске у Сухинова нашли ружьё с небольшим количеством пороха и кинжал.
Расправа над пытавшимися восстать была не менее жестокой, чем расправа их самих над предателем Казаковым. По записке Лепарского, отложившего до исполнения наказания дальнейшую инспекцию, заготовили деревянный столб длинною поверх земли 12 аршин 12 вершков, а в земле – 1 аршин. Сзади вколотили два кольца. Позади всего в двух аршинах вырыли яму в земеле глубиною, как роют для могилы, а шириною, чтобы тела шести человек могли поместиться. Затем сделали шесть смертных рубах белого холста, длинною чтоб не доходили земли на четверть аршина, и были столь же широки, чтобы можно было их одевать поверх одежды, а так же шесть белых холщёвых платков для завязывания глаз. Приготовили веревок крепких двухсаженных. Для стрельбы отрядили 15 конвоиров. Казнь назначили на 3 декабря 1828 года, с 2-го декабря рыли ямы, водружали столбы под личным надзором генерал-майора Лепарского. Решение о расстреле шестерых зачинщиков бунта – Ивана Сухинова, Павла Голикова, Василия Бочарова, Тимофея не помнящего прозванья, Федора Моршакова и Василия Михайлова – результат личного рвения того же генерал-майора Лепарского. Ни в записке царя Николая I , а ему Лепарский письменно сообщил о подготовке бунта, ни в решении Специальной комиссии речи о расстреле не велось. Предполагалось наказать участника заговора плетьми, но Лепарский, метивший из генерал-майоров в чистые генералы, решил выслужиться зверством. Кровь шестерых убиенных легла на него. Как комендант Нерчинских рудников, Лепарский, по-видимому, имел право на ужесточение приговора, поскольку никаких служебных взысканий, как впрочем, к его высочайшему огорчению, всеми силами ожидаемого повышения, он за усиление наказания не получил. Остальных 13 заговорщиков Лепарский велел наказать плетьми в зависимости от степени участия в заговоре и раскаяния. Праздник казни омрачил Сухинов. В ночь расстрела он отравился в тюремной камере искусно спрятанным быстродействующим ядом. Для него , как бывшего дворянина , оскорбительными оказались, как первоначально определённое наказание плетьми, так и расстрел. Тюремный доктор констатировал смерть. Местный священник отпевать самоубийцу отказался.