Русский Бог
Шрифт:
– И ещё,…- Лепарский приблизил к Катишь горячее сухое лицо с потрескавшейся, в морщинах кожей, дохнул коньяком и утренними устрицами с луком. Крепко обхватив Катишь за талию одной рукой, Лепарский, расстёгивая другой брюки, повалил её на казённый стол. Рюмка покатилось на пол, расплёскивая недопитое содержимое.
– Имейте достоинство! Я – графиня! – пыталась остановить Лепарского Трубецкая. Через платье, спиной, она вдруг остро почувствовала сырое холодное пятно коньяка на столе.
– Не графиня, а уже лишь крестьянка… - гадко ухмыляясь Лепарский, разжигая шевелением кисти своё стареющее вожделение, больше любящее разврат, нежели физическое наслаждение.
Трубецкая внешне безучастно следила, как на ней, французской графине Лаваль, мяли корсет, задирали юбки, как хрипел, слюнявился, сопел и закатывал глаза старик Лепарский, и как прыщавый денщик Петька подглядывал за вознёй барина в приоткрытую дверь. Катишь слишком любила мужа, чтобы не позволить
Трубецкая была первой. Ещё половина жён декабристов побывала в бессовестных лапах Лепарского, заплатив прелюбодеянием за дозволение, потеряв все дворянские титулы и столичные удобства, обрести. Наконец, своих мужей и женихов. В Сибири за любовь брали адские комиссионные.
Уже майор, батальонный командир, гремя саблей, бежали с унтером к комендантскому домику, а четверо солдат летели за ними шаг в шаг. Уже, отстранив Петьку, стучали они всё решительнее в дверь кабинета Лепарского. Уже надругавшись, не получив наслаждения, Лепарский торопливо вытирал слюнявый рот. Уже красная с залитым слезами лицом убегала Катишь с крыльца комендантского дома под злыми, завистливыми взглядами офицеров. Уже бежал по снегу, наскоро накинув шинель Лепарский к потревоженной братской могиле. Так и есть, могила разрыта. Ночью один из расстрелянных оставшихся в живых, бежал. Сие может дойти до государя и тогда… Тройка Трубецкой промчалась мимо группы растерянных господ офицеров. Кучер Лаврушка нещадно стегал лошадей. Мстительное, покрытое пятнами лицо Катишь смотрело из окна кареты.
А ночью в степи в пятидесяти верстах от Горного Зерентуя тройка Катишь встретила машущего руками замерзающего человека в белой рубахе, приговорённого к смерти. Это был чудом спасшийся от расстрела, бежавший из могилы, израненный в трёх местах рядовой Черниговского полка Фёдор Моршаков.
* * *
В декабре 1828 года, работая на Благодатском руднике, Трубецкой и Оболенский нашли клад. Случилось так. Будучи в штольне на глубине пяти-шести аршин под землёй, Трубецкой и Оболенский лупили тупыми кирками по неподдающейся породе, пытаясь хоть как-то заставить её обломиться и дать два-три куска железосодержащей руды. Мерцали керосиновые лампы. Покачивались жалко укреплённые еловые подпорки сводов штольни, сооруженные неприспособленными дворянскими руками. Трубецкому и Оболенскому помогали Давыдов и Якубович. Нагружая доверху, они тянули по неровному, заваленному камнями полу штольни неподъёмную чугунную телегу с рудой. Каждые полчаса они менялись. Давыдов и Якубович начинали бить руду, а Трубецкой и Оболенский – возить. В другом конце мрачной промёрзшей белым ослизлым инеем штольни также попеременке трудились Артамонов, Волконский и братья Васильевы. Работать заставляли и окрики инспектора, и лютый холод, морозы стояли 18-20 градусов, и гнетущая пустая скука барачного времяпровождения, заставлявшая вспоминать и петербургское веселье были, и дружеские сходки, и чудесное вкусное вино, и прекрасных женщин в просторных хрустящих платьях с обнажёнными призывными спинами, высокой грудью, головками ангелов с локонами, завитками, мушками, финтифлюшками. Молодость вдруг прошла. Выступление не получилось , Россия потеряла шанс стать в XIX веке на цивилизованную стезю мировой истории. Реальные гражданские свободы, дающие возможность развиваться индивидуальности и тем самым укреплять общественность, которые итальянские города получили в XV веке, Голландия обрела в XVI, Англия в – XVII, Франция и Америка в XVIII, Италия и Германия – вXIX, другие страны Азии, Африки и Америки в XX, Россия путем серии кровавых революций, реформаций и контрреволюций, установлений диктатур, отторжений и реакций с великим трудом шатко и, вероятно, ненадолго получит не раньше XXI века. То для чего в других странах требовался один мощный разруб исторического топора, в России производилось путём многочисленных болезненных надрезов, надрубов с оглядкой на сторону, новых зашиваний надрезанного с последующими робкими ударами по тому же многократно окровавленному месту.
Декабристы сыграли партию своей жизни. Их политическая, историческая и представляющая интерес для публики судьба началась в 1813 году по время Заграничного похода русской армии, достигла апогея 14 декабря 1825 , дала прощальную фгуру в январском 26 года выступлении Черниговцев и закончилась 3 июля 1826 года казнью пятерых руководителей и унизительном прощении или ссылкой остальных в Сибирь. Что с ними произошло дальше не интересовало уже никого, кроме ближайших родственников. Сами они свое общественное забвение болезненно осознавали. Жизнь кончилась. Отгуляли, отпили, отвоевали, отцеловались, оттанцевали, отзаговорщничались. Черта подведена. Начался долгий мучительный безынтересный эпилог. Инерция жизни.
И вдруг среди серого беспросветного существования воскресение, праздник, разнообразие, новое появление, пусть короткого интереса. Трубецкой бьет киркой и из стены штольни, из расселины в железосодержащей скале сваливается ему под ноги искрящийся смарагдами, яхонтами и изумрудами ларец. Клад. Вековая тайна Благодатской скалы. Трубецкой удивлён, потрясён. Торопливо он открывает ларец, а там доверху золотые монеты китайского и индийского двора XII века, золотые зеркальца, гребешки, цепи, кулоны индуистских божеств, шпильки, серьги с багровыми рубинами, прозрачными, как слеза, топазами, с тончайшей виртуозной резьбой по благороднейшему из металлов, с короткой изящной рукояткой из слоновой кости дамасской стали кинжал. Товарищи столпились вокруг Трубецкого. Глаза их, разбуженные перерывом в скуке повседневности, горели, лица светились.
Братья Борисовы первыми взяли себе из клада много-много золотых монет, сыпавшихся меж пальцев. Они хотели быть богаты, когда осудивший их царь Николай умрёт, а новый царь, вошедши на престол, объявит амнистию. Братья Борисовы страстно хотели быть богаты, а потому, бросая сверкающие взгляды на Трубецкого и Оболенского , взяли из ларца первыми. Трубецкой, и напарник его, Оболенский, не противились. И новый царь Александр II, сын Николая I, вошедши на престол , объявил в 1955 году амнистию декабристам. Но братьям Борисовым не суждено было дожить до неё. Они умерли от туберкулёза, порождённого холодом и сыростью Благодастких штолен, и похоронены за оградой местной церкви. Бедные не стали богатыми. В могилу братьев Борисовых бросили друзья горсти старинных золотых китайских и индийских золотых монет, найденных в их подушках. Жидким мелким дождём ударились монеты по крышкам сосновых гробов, брызгами рассыпались по водянистому сибирскому глинозёму. Не знал небольшой монгольский хан, награбивший в набегах . прятавший сокровища от хищника хана более крупного, куда делись его деньги.
Поручик Оболенский, возглавивший некогда восстание на Сенатской площади, выбраны после 4-ёх часовых споров диктатором проигранного выступления, очень хотел быть красивым. Он надел себе из ларца на все пальцы перстни с яхонтами, смарагдами и бриллиантами. Играли лучи на гранях дорогих камней, слепили стоящих. Когда Оболенский сошёл с ума от беспросветных лагерных страданий, роздал он в Иркутской больнице бесценные перстни сумасшедшим сопалатникам. Последний перстень с огромным красным рубином отрубили ему злодеи вместе с пальцем, когда гулял он как-то недалеко от больницы.
Декабристы Якубович и Давыдов любили своих прелестных игривых жён. Весело танцевали их жёны на балах, били лёгкой стопой блестящий Царскосельский паркет. Сам государь и братья его, великие князья, засматривались на тонкие талии и длинные ноги, ходившие под шёлковыми платьями красивых декабристских жён. Взяли Якубович и Давыдов все серьги, цепи и кулоны с изящной индийской работой, что лежали в ларце, чтобы украсить ими маленькие, охотливые до комплиментов ушки своих возлюбленных, оттенить и без того чудесные лебединые шеи, тонкие игривые кисти, зовущие плечи, смущающие груди. Только не сделали Якубович и Давыдов дорогих подарков, потому что не приехали за ними их жёны на каторгу. К другим приехали, а к ним нет. Вышли второй раз замуж их блистательные подруги в Петербурге за послушных царских сатрапов ив подаренных другими дорогих нарядах катали ежегодно на выставки в Париж. С горя раздали Якубович и Давыдов свои золотые шпильки, серьги, цепи и кулоны податливым сибирским крестьянкам за короткие нелюбимые ласки где-нибудь за бараком или в овраге. До сих пор передаются те серьги, кулоны и цепи в крестьянских семьях Сибири от матери к дочери.
Декабрист Артамонов больше всего в жизни любил свободу. Он взял из ларца тяжёлые слитки, лежавшие на самом дне ларца. Пытался купить на них охрану и бежать с каторги. Но побоялся тупой недалёкий охранник измены и донёс на Артамонова. Отобрали у него золото и посадили в острог, где скоро повесился он, укрепив ремень к балке, не выдержав тоски каждодневной.
Князь Волконский сильнее другого на свете любил ученье. Он взял из ларца толстую весомую книгу с сафьяновыми застёжками, пергаментными листами финифтью, бирюзовыми и эмалевыми бляхами с китайской тонкой миниатюрой на обложке. Исписана была книга сия непонятными китайскими иероглифами и сохраняла верно, тайны мира. Изучил Волконский китайский язык, пытался изобразить иероглифы, но, сумев понять для ума секреты старинного Дао, не применял в жизни прочитанного. Влачил дни, заполнял тетради ненужными подробнейшими наблюдениями за сибирскими муравьями и другими насекомыми, с преданной женой вернулся он в Петербург после амнистии 1855 года и скончался среди почитателей своей старости. Кроме книг, взял князь Волконский и вместивший столь много сокровищ червлёного золота ларец, украшенный яшмой и тибетскими самоцветами. В этом ларце в фамильном склепе на петербургском кладбище лежит теперь мертвое княжеское сердце.