Русский романтизм
Шрифт:
в рыцари. Тайна его рождения, являющаяся основным драма-
тическим моментом, раскрывается для зрителя и героя одно-
временно только в последнем акте, когда убитая им Лукреция
оказывается его матерью. У Фредерика Сулье в „Eulalie de
Pontois", (перев. Д. Григоровичем на русский язык под назва-
нием „Наследство", 1844 г.) — применен резкий й интригующий
перерыв. Евлалия, обвиненная в убийстве, и с ч е з а е т . Лишь
в конце следующего акта зритель узнает ее в счастливой жене
художника.
V
Таким образом, драма Лермонтова создана в стиле роман-
тической мелодрамы, господствовавшей в это время на рус-
ской сцене и сообщившей „Маскараду" - - ряд образов, моти-
вов, ситуаций и приемов композиции. Школа Шиллера и Гри-
боедова, пройденная поэтом, отодвинута влиянием новой лите-
ратурной традиции. Во Франции мелодрама, как известно,
явилась некоторым компромиссом между романтической теорией
и сценической практикой: это не помешало современникам
воспринять ее, как решительный „протест" против классиче-
ской трагедии с ее правилами, однообразием тона и ограни-
ченностью тем и героев. Не случайно увидели в ней также
другой протест, выходящий за пределы литературы и имев-
ший уже социально-революционное значение *). На русской
почве к этому времени „форма трагедии также достаточно
обветшала" (Вольф „Хроника"). Почва для усвоения нового
мелодраматического жанра была хорошо подготовлена. „Пу-
блика неистово ему аплодировала", не взирая на возмущение
классиков — Катенина, Гнедича, Лобанова, Жандра, Крылова,
который сказал Каратыгину после представления пьесы Дю-
канжа: „Теперь авторам остается выводить на сцену одних
каторжников".
Несомненно поэтому, что если бы „Маскарад" явился на
сцене своевременно, в 1834 году, когда он был написан—ему
обеспечен был бы успех у публики, так как он вполне отве-
чал новым запросам.
*) Из новых работ о ней см. D. О . E v a n s, „Le drame moderne a
l'epoque romantique4, Paris, 1923. Матерьял аналогий и параллелей, собран-
ных нами, мог бы быть расширен еще на основании этой книги. Мы пред-
почли ограничиться русскими переделками и оригинальными пьесам», успех
которых на сцене засвидетельствован современниками.
Драма Лермонтова оставила след в позднейшей художе-
ственной литературе. Аполлон Григорьев, несмотря на свой
отрицательный отзыв о „Маскараде" (см. выше), в 1845 г.
напечатал пьёсу „Два эгоизма" (др. в 4 д., в стихах), которая
является близким подражанием „Маскараду" *). Любопытно
отметить, как разошлись здесь восприятия критика и читателя—
поэта! Ставунин — новое воплощение Арбенина. Он — „одинок
среди толпы", „чужой в толпе чужих", его „с рожденья рок
наполнил глупою тоской", душа его мертва, прикована к одной
лишь цели — а цель эта его любовь к Донской. В довершение
сходства — он игрок. Драма открывается на м а с к а р а д е.
Таинственный капуцин предостерегает героя: „memento mori",
и играет во всей пьесе, подобнр Неизвестному, роль рока,
произнося в последней сцене следующие слова: „Но игры
рока — тайны рока". Ставунин отравляет Донскую, подавая ей
яд в лимонаде. Дуэль с женихом Веры, влюбленной в героя,
происходит за к а р т о ч н ы м столом, ставка — жизнь. Появле-
ние я дамы под вуалЬю", разговор игроков, объяснение Ставу-
нина с Верой и ряд других мест непосредственно заимствованы
у Лермонтова.
О „Маскараде" вспомнил Достоевский в своих „Записка^
из подполья". Герой, едущий вслед за Зверковым, размыш-
ляет: „Через 15 лет я потащусь за ним в рубище, нищим,
когда меня выпустят из острога. Я отыщу его где-нибудь
в губернском городе. Он будет женат и счастлив, у него
будет взрослая дочь. Я скажу: смотри, изверг, смотри на мои