Русский романтизм
Шрифт:
выступает мстителем за отвергнутую любовь. Гюго вообще куль-
тивирует „ужасный жанр" со всей серией таинственных при-
ключений, например, в „Эми Робсар", в „Лукреции Борджиа",
но эти злодеи связаны иными мотивами с основной линией
действия и рассмотрением их мы не будем заниматься. Важно
лишь отметить большую популярность героя-злодея в эту
эпоху, в духе которого создан Арбенин. (В стиле этого жанра
даются названия пьесам, например: „Кровавая рука" 1831 г.,
пер. Каратыгина. „Итальянка, или яд и кинжал" — Дюма,
в 1833, перев. Каратыгиным. „Жизнь за жизнь" (см. выше), где
каждое действие имеет характерное название: д. I—Бал, д. II—
Страшная тайна, д. III- Она спасена, д. IV - Кровавый расчет).
Окончание первой редакции „Маскарада" соответствовало
драмам, имеющим н е д о г о в о р е н н у ю развязку, например,
у Дюма в „Генрихе III", где не совсем ясно, убит ли Сен-
Мегрен, или в его же драме „Ричард Д'Арлингтон" х) неясна
]) Перевед. Каратыгиным для Алекс, театра в 1833 г—Вольф, I т., ст. 31.
судьба Ричарда после открытия отца. IV акт, прибавленный
Лермонтовым из цензурных соображений, приблизил „Маска-
рад" к гораздо более популярному типу мелодрам, где з л о д ей
и з о б л и ч а е т с я после ряда совершенных преступлений.
В драме Дюканжа Жорж карает Вернера за его злодеяния,
Эбергарда изобличает правосудие, преступление Гуго разобла-
чается.
Для обличения Арбенина Лермонтов вводит фигуру
Неизвестного, хотя для развязки достаточно одного князя.
Этой фигурой „l'inconnu", как приемом заинтриговывания, по-
стоянно пользуется романтическая драма, — выработался даже
ее традиционный костюм: плащ и надвинутая на глаза шляпа
(у Гюго в „Торквемаде", в „Близнецах" и др., у Лермонтова
в „Испанцах").Неизвестный — в р о л и к а р а ю щ е й с у д ь бы
появляется в развязке драмы Гюго: „Эрнани", 1830 г.
„На верхней ступени показывается черное домино и требует
смерти Эрнани, подавая ему яд со словами: „судьба исполни-
лась", которые напоминают слова Неизвестного: „Казнит
злодея провиденье".
Роль неизвестного и развязка „Маскарада" во 2-й редак-
ции чрезвычайно близка к развязке драмы „Жизнь за жизнь"
Беклемишева и роли в ней главного героя *).
Сердель ненавидит Д'Эперноза, похитившего у него сердце
жены и ищет случая отомстить ему, он следует инкогнито за
ним повсюду, следит за его жизнью и, наконец, осуществляет
свою месть, убивая его. Перед этим он произносит следующий
монолог: „Взгляни на меня и ты прочтешь на лице несчастного
страдальца твой смертный приговор. А, так ты еще не узнаешь
меня?.. Кто я? Я тот самый Жорж Трелан, у которого ты похи-
тил честь, похитил сердце". Он излагает ему свою историю,
подобно Неизвестному, и убивает его со словами, напоминаю-
щими заключительные слова последнего: „заплати, злодей!
Я жаждал видеть эту смерть, я достиг цели" (IV д.).
Неизвестный: „да, непримеченный везде я был с тобой, ты не
узнал меня... я цель свою достиг. Давно хотел я полной мести
и, вот, вполне я отомщен" („М", д. IV). Это поразительное
сходство вызывает предположение, что у обоих авторов был
общий французский источник (к сожалению мне не удалось
еще его найти). Беклемишев его просто переделал, сохранивши
даже французские имена, а Лермонтов использовал его для
IV действия, введя во 2-й редакции историю Неизвестного 2).
г) Шла она в Александр, театре в июне 1841 г.
2) Возможно, что этот же источник оказал влияние и на Пушкина
в повести „Выстрел", где Сильвио также в течение многих лет готовится
к 1кести графу, следя за ним издали и, наконец, является „разрядить свой
пистолет". „Ты не узнал меня, граф!'4 — сказал он дрожащим голосом.—
Из второстепенных мотивов отметим мотив игрока,
имеющий также немаловажное значение в архитектонике
„Маскарада". В драме Лермонтова он служит целям усугу-
бления мрачной окраски фона, на котором развертываются
действия. За карточным столом складываются взаимоотноше-
ния главных лиц, в комплекс „страстей" Арбенина входит его
страсть к картам, и мимоходом он излагает целую философию
игрока Звездичу. Этот мотив издавна был излюбленным у драма-
тургов— вплоть до того момента, как Дюканж построил на
нем весь пафос своей, упомянутой уже не раз, мелодрамы.
И в ней действие открывается в игорном доме, в речах Вер-
нера, прославляющего карты, найдутся аналогии соответствен-
ным репликам Арбенина и Казарина („игрок без философии —