Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
Когда-то Выкрутасов много читал, особенно работая политинформатором. Он всегда стремился повышать свой читательский уровень. В свое время перечитал всех русских классиков, советских зубров литературы и даже тех, кого запрещали, ибо врагов надо знать, чтобы иметь представление, как с ними бороться. Читая романиссимус, он долго не мог понять, что же такое знакомое слышится ему в манере автора, и наконец понял — пред ним было дитя от брака Аксенова с Лимоновым. Та же раскрепощенность, та же любовь к смелому использованию ненормативной лексики, то же поминутное выпячивание своего знания английского языка, а главное — явное заискивание перед жвачно-тусовочной, наркотно-балдежной молодежной культурой. Автор ловко и беспрестанно играл словами, каламбурил и острил так жадно, будто его только что выгнали из команды КВН и он во что бы то ни стало хотел доказать, как они просчитались.
Герой романиссимуса, носящий фамилию Кубинский, являл собой образец двадцати пяти-тридцатилетнего охламона, без цели в жизни, при этом хорошо зарабатывающего на различных телевизионных халтурах. Попутно Кубинский отведывал всевозможные виды галлюциногенных наркотиков, и множество страниц отводилось на нудное описание якобы захватывающих галлюцинаций.
Машина неслась по шоссе, уже давно выскочив за пределы Краснодара. Дмитрий Емельянович упорно читал, хотя после сороковой или пятидесятой страницы перестал понимать смысл и нужность этого чтения. На сотой странице появился Фидель Кастро Рус в очередной галлюцинации Кубинского, на сей раз отведавшего экстракта белены. Тут Дмитрий Емельянович почувствовал рези в желудке и осознал, что они поселились в нем уже давно, на семидесятой или даже шестидесятой странице, но лишь теперь стали особо ощутимыми. Он читал дальше, а рези усиливались, к тому же к горлу стала подступать тошнота. Но, ловя на себе время от времени ревнивые взгляды Галатеи, он продолжал читать.
«— Здравствуй, — обратился к Кубинскому криэйтор Острова свободы по-русски. — Не пугайся меня. Я пришел к тебе с того света, но это нисколечко не страшно.
— Как! — удивился Кубинский. — Разве ты уже умер?
— А разве ты не знал? Я умер двадцать лет назад. После меня правил первый двойник, он тоже умер. Теперь Кубой заведует мой второй двойник. Но это меня не волнует. Я пришел к тебе как к носителю топонима Кубы в своей фамилии, а также как к полурусскому-полуеврею, ибо я тоже наполовину еврей, а наполовину русский. Слушай же меня и запоминай. Я открою тебе тайны великих противостояний. На свете, как ты знаешь, есть только две силы, контрдействующие друг другу — капитализм и революция. Во главе капитализма стоит коксаккинг Северная Америка, во главе революции — эссфаккинг Латинская Америка. Могущественный орал борется с пылающим и дерзновенным аналом…»
Тошнота еще больше усилилась, но Дмитрий Емельянович сделал над собой усилие, сдержал рвотный спазм и читал дальше. Его прежде всего взволновало, что Фидель Кастро вел себя примерно так же, как в его сне Лев Иванович Яшин. Он тоже явился к Кубинскому, чтобы открыть ему заветные тайны — как лучше бороться с мировой закулисой, стремящейся уничтожить человечество с помощью вещизма, главным оружием которого является телевидение. Правда, в отличие от Льва Ивановича, пелёнкинский Фидель почему-то полностью зациклился на ротовой полости и ее полной противоположности — анусе. Разумеется, там так и сыпались пошлые каламбуры типа «Я с детства не любил орал, я с детства анус подставлял» и тому подобные мерзости, которых великий вратарь Яшин, в отличие от хенерасьонхерового Фиделя, ни за что бы себе не позволил.
Следующий спазм Дмитрий Емельянович сдержал еле-еле.
— Гал… Латочка! — взмолился он. — Останови машину.
Когда она выполнила его просьбу, он выскочил пулей из «Сонатки» и очистил желудок в ближайших кустах.
— Сам не знаю, — оправдывался он, вернувшись на свое переднее сиденье, — что со мной такое!
— Может, тебя тошнит от книги? — спросила Галатея, тронувшись в дальнейший путь.
— Еще чего! — воскликнул он фальшиво. — Классная книга! Вечером дочитаю.
— Нет, читай сейчас. Я должна знать твое окончательное мнение. От этого многое зависит. Я должна видеть в тебе единомышленника. Человека, с которым я буду вместе поклоняться этому богу.
Дмитрий Емельянович с тоской посмотрел по сторонам. Они ехали по Кубани, по великой казачьей области России, населенной певучим и плясучим, воинственным и трудолюбивым народом, но вместо того, чтобы высадиться в каком-нибудь хуторе или станице, познакомиться с людьми, наслушаться казачьих песен у костра, он должен был читать эту белиберду, защищенную со всех сторон законом Российской Федерации. «Какого чорта я буду вместе с ней поклоняться вору, присвоившему славное имя!» — подумал Выкрутасов и сделал попытку вновь углубиться в чтение. Далее в разговоре с нажравшимся белены Кубинским призрак Фиделя Кастро стал нести какую-то полнейшую ахинею: «Китайский монах Дзе Хуюнь из монастыря Сунь Вынь утверждает, что когда проводится чемпионат мира по футболу и миллионы болельщиков замирают у экранов телевизоров, они в эти минуты вступают в оральный секс с омерзительным футбольным божеством. Контакт этого ряда является магистральным в процессе закабаления человечества и превращения всех людей в коксаккеров. Человек превращается в одноцельный рот, душа его становится ротовой полостью, а каждый забитый на экране телевизора футбольный гол есть не что иное, как семяизвер…» Дальше Дмитрий Емельянович не мог читать.
— Стой! Останови еще раз, пожалуйста! — крикнул он в отчаянии, и когда машина остановилась, он бросил книгу на заднее сиденье, схватил оттуда же свой чемодан и бросился наутек из роскошной «Сонатки».
Он шел и не оглядывался. Впереди он видел какую-то деревеньку, позади слышал голос Галатеи:
— Эй! Псих! Вернись, я все прощу!
— Целуйся со своим романиссимусом! — не оборачиваясь на эти призывы, скрежетал зубами Дмитрий Емельянович. — Тантра-мантра! Одноцельный рот! Козлобараны латентные!
— Чтоб тебя опять борзики сцапали! — крикнула Галатея, хлопнула дверцей и еле слышно ужужжала на своей великолепной иномарке прочь. Наконец, оглянувшись, Выкрутасов увидел ее далеко-далеко.
— Что ж они, дуры, все с ума так посходили! — ворчал он, двигаясь в сторону казачьего жилья. — Суггестивные шизоиды! Когнитивные диссонансы! Сары — сансары недобитые! Випашьяны, етишь их двадцать восемь! — Словечки, населяющие книгу Лжепеле, сыпались из несчастного Дмитрия Емельяновича, как тараканы, которых колбасит от дихлофоса. — Упанишады недогнившие, хари-кришны мордастые! Аш-ш-шурбанипалы!
В глазах у него так и высвечивались наглые белые буквы на ярко-красном фоне задней стороны обложки книги:
V.I.P.
VERY IMPORTANT PERSON
V.I.P.
VICTOR INNOKENTIEVICH PELE
V.I.P.
— Ну и ну! — кипел от негодования Выкрутасов. — Каков нарцисс! Ни дать ни взять — голубая луна. Боря Моисеев. Как же мы себя любим-то, поглядите! Изломал девчонке судьбу, выгнал беременную, да еще алиментов не платит!
Он был очень зол на писателя Виктора Пеле. За то, что тот нагло присвоил себе громкое футбольное имя, что оставался для бывшей казачки Гали богом, что превратил ее в сутенершу Галатею, что в этом была доля вины и самого Дмитрия Емельяновича, за то, наконец, что, будучи хоть и фальшивым, но Пеле, писателишка позволил себе столь неуважительно отозваться о чемпионатах мира по футболу.
— Бедная девочка! Бедная девочка! — шептал Выкрутасов, охваченный внезапным приступом жалости к глупой Галатее. — Что они с тобой сделали!
Ему хотелось срочно вернуться в Москву, найти этого самозванного Пеле, этого Виктора Иннокентьевича Пелёнкина, и сделать ему что-нибудь этакое, в духе его писанины. Слить его! Именно такое выражение использовали его герои по отношению друг к другу. Слить — в значении истребить. Даже в этом сказывалось нечто сексуально-извращенное.
— Берегись, ВИП! — грозил Выкрутасов кулаком куда-то, как ему казалось, в сторону Москвы. — Уж я тебя солью!