Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
— Не сын. Но он действительно Пеле. При рождении ему, конечно, присвоили другую фамилию. Он носил ее и в школе, и в институте. Но когда он стал писать романы, он понял, что в литературе он то же, что Пеле в футболе. Взял да и сократил свою родительскую фамилию ровно наполовину.
— Ну и как звучала фамилия полностью? — злился Выкрутасов.
— Ну зачем тебе знать это, Митя?
— А все же? Пелеканов? Пелебздеев? Пелермуттер?
— Ой-й-й! — возмутилась Галатея. — Вот пристал! Ну Пелёнкин его бывшая фамилия. Радостно тебе от этого? Ведь это сущности не меняет. Повторяю — настоящая его фамилия Пеле. А Пелёнкин — всего лишь временная, навязанная родителями кличка. Ну что ты так смотришь?
— Ты все еще любишь
— Люблю, а что?
Дмитрий Емельянович зло усмехнулся:
— Пелёнкин! Тебе хотя бы на пеленки для малыша давал денег этот Пелёнкин? Наглец какой! Посмотрите на него — Виктор Пелё! Чем он так взял-то тебя? Выкинул вон с ребеночком, тоже мне, писатель! Разве писатели так поступают?
— Он не просто писатель. Он гений, гениям все дозволено.
— В чем же его гениальность? Молоденьких краснодарочек брюхатить?
— Ты не поймешь, если не читал его книг.
— Попробую прочитать. Больше чем уверен, что ничего особенного.
— Не смей так говорить. Виктор Пеле это Виктор Пеле. Это самый великий писатель всех времен и народов. Только он сумел доказать, что реальности не существует, что все мы — лишь отражения на стенке мыльного пузыря, готового с минуты на минуту лопнуть, что влюбленные мужчина и женщина должны стремиться подальше бежать друг от друга, чтобы не произошло взаимопроникновения душ, способного вызвать преждевременное лопанье этого пузыря.
— Знакомая песенка! — усмехнулся Выкрутасов, яростно приканчивая фаршированный кабачок. — Мир — как отражение моего собственного мочевого пузыря! Ведь мы, поди, субъективные идеалисты?
— Пеле выше всяческих измов, — гордо отвечала Галатея.
— Вот оно как! — снова обиделся Выкрутасов. — А скажи, как же так получилось, что ты кинулась в Москву искать меня, а удовольствовалась объятиями первого попавшегося Пелё?
— В тебя я просто влюбилась, — отвечала Галатея. — Как влюбляются все девчонки. Когда ты уехал, я готова была покончить с собой, но вместо этого ринулась искать тебя. А Виктор… Мы встретились с ним случайно на одной тусовке. И он просто поглотил меня. Я не влюбилась в него, я погибла в нем. Он сделал из меня то, что хотел. Из сырого материала вылепил Галатею и оживил ее. Это человек, способный на великие поступки. Тебе ли объяснять, что такое Пеле, ведь ты напрямую был связан с футболом. Виктору все позволено. Он — Виктор, а значит — победитель. Захочет — может убить, захочет — оживит. Может изломать и уничтожить, а может и воскресить. Его книги — вот истинная реальность. А мир, в котором мы живем, — лишь отражение его книг. Понимаешь?
— Приблизительно, — отвечал Дмитрий Емельянович, все больше утверждаясь в мысли, что и отсюда ему придется делать ноги.
— Ну что? — усмехнулась Галатея. — Передумал жениться на мне? А? Передумал, передумал!
— Вовсе нет, — смутился Дмитрий Емельянович. — Просто я пока не знаю, каким образом придется бороться с твоим идолом.
— Бороться? Бесполезно! — захохотала Галатея.
— Да? А вот скажи, когда он лепил тебя, он заранее планировал вылепить из милой и чистой казачки суровую сутенершу?
— А вот хамить не надо, ладно? — тотчас поджала губы она. — Если хочешь, можем сегодня поехать к морю. Ты давно не был на море?
— Целую вечность. Еще до плена.
— Бедный! Тяжело было в плену?
— Курорт. Я так подружился с чеченцами! Если бы не хотел тебя увидеть, ни за что не расстался бы с ними. Может быть, и мусульманство бы принял. А он хотя бы алименты на ребенка присылает?
— Он выше этого. И давай больше не будем о нем, хорошо? Возьми любую из книг в дорогу, пока будем ехать, почитаешь. Нам до моря два часа ехать. Куда отправимся? Хочешь — в Анапу, хочешь — в Геленджик, хочешь — на Тамань?
— Мне все равно. Спасибо за вкусный завтрак. Прости за еще один вопрос — а ты с ним встречалась после того, как он тебя
— Нет. Мне это и не надо. Я с ним постоянно нахожусь. В его книгах. Его книги важнее физической близости. Так что в этом смысле можешь не ревновать.
— И даже не созваниваешься?
— И даже не созваниваюсь. Допрос окончен? Хрен с ней, с посудой — едем прямо сейчас! Бери с собой самое необходимое. И возьми вон ту, с Фиделем Кастро, это последняя.
— Что ж, почитаем, — пробормотал Дмитрий Емельянович, вытаскивая указанную Галатеей книжку мерзкого Виктора Пеле. Ему уже не терпелось убедиться в том, что сей якобы великий писатель кропает обычнейшую авангардистскую ахинею. — Посмотрим-посмотрим, какой это бог в очечках!
— Зачем ты берешь с собой чемодан? — спросила она, когда они покидали квартиру.
— В нем все мои вещи, а я, быть может, захочу провести на море не один день, — в очередной раз соврал Выкрутасов, на самом деле он брал все свое омниа меа на всякий случай — вдруг захочется сбежать.
Вскоре они уже ехали в машине, Галатея сидела за рулем, а Дмитрий Емельянович взялся читать книгу Пелёнкина.
— Учти, если тебе не понравится, голову оторву, — улыбнулась Галатея.
— После знакомства с борзиками мне уже ничего не страшно.
— Что еще за борзики?
Он пояснил и опять вернулся к Виктору Пеле.
Перво-наперво вызывало удивление то, как книга оформлена. На форзаце тот же кубинский лидер, что и на обложке, возглашал: «Взял книгу? Купи! Купил книгу? Читай!» На авантитуле значилось название серии — «Сто лучших книг второго тысячелетия». Контртитул нес на себе фирменный знак и наименование издательства — «Козлобаран». На фронтисписе помещалась фотография автора, который закрывал лицо руками, будто ему только что плеснули в морду соляной кислоты. На титуле значилось — «Виктор Пеле. Хенерасьон X. Романиссимус» и вновь имя издательства — «Москва, Козлобаран. 1998». Далее следовало неимоверное количество оборонительных сооружений книги: «Тщательно и строго охраняется законом Российской Федерации об авторском праве. Воспроизведение всей книги или какой-либо ее части, а также любая цитация категорически запрещается без письменного согласия автора и издателя. Любые попытки нарушения закона будут беспощадно преследоваться в судебном порядке, а также иными средствами наказания и возмездия. Запрещается также без ведома и письменного согласия автора и издателя писать рецензии на этот роман, высказывать печатно любые мнения по поводу этого романа, ссылаться на текст романа, а также развивать мысли, высказанные автором в этом романе…» И — так далее, на целую страницу. Выкрутасову вмиг представился Виктор Пеле, которого со всех сторон рвут зубами охотничьи собаки и просто шавки, растаскивая его на цитаты, воруя у него мысли и высказывания, перепечатывая целыми кусками текст романа. Но это еще не все. На каждой странице книги внизу стояла печать с изображением какого-то цветка, кажется, белены, и надписью: «Из книг Виктора Пеле», а также подпись автора и вновь угрозы: «Все, что напечатано на этой странице, принадлежит Виктору Пеле, являясь его несомненной интеллектуальной собственностью. Перепечатывать или цитировать любое слово, опубликованное на данной странице, без ведома и письменного согласия автора и издателя категорически запрещается!»
— Да, — покачал головой Дмитрий Емельянович, — так заботиться о своем интеллектуальном богатстве может только бог.
— А что ты хочешь, — фыркнула Галатея. — Знаешь, как гениев обижают все, кому не лень! Приходится обороняться. Ты читай сам роман-то!
И Выкрутасов углубился в чтение. Роману, а точнее — романиссимусу, — предшествовал еще и длиннющий стихотворный эпиграф на английском языке. Стихи принадлежали какому-то неизвестному Выкрутасову поэту — Бернгарду Раскинду. Смысл эпиграфа остался непонятым Дмитрием Емельяновичем, который наконец приступил к первой главе.