Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
Футбол — женщина. Для меня это ясно. Ведь я испытываю к нему такую же страсть, как к женщине. Гарринча
«Ни капли водки! Ни капли пива! Никаких загулов! Кубань! Здесь властвует батька Кондрат, его называют красным. И пусть! Вероятно, он взял за шкирку всякую мразь, вот против него и злобствуют. Так всегда. Стрельцова за что посадили? За то, что мог стать лучшим футболистом мира всех времен и народов. Господи, неужто я сбежал отовсюду?!» — так думал Дмитрий Емельянович, подъезжая поздно ночью к Краснодару. Вглядываясь в ночные огни города, он нетерпеливо спрашивал попутчиков:
— Говорят, батька сухой закон ввел?
— Вводит помаленьку, — отвечали попутчики.
— Еще я слышал, он всю мафию вытравил?
— Вытравливает помаленьку.
— И якобы воровство, проституцию, наркоманию уничтожил?
— Уничтожает помаленьку.
Это страшно радовало Дмитрия Емельяновича — наконец-то он вдохнет чистого воздуха, встретится с честными людьми. Здесь и к футболу должно быть трепетное отношение, как к одной из неотъемлемых ступеней возрождения России.
Выкрутасова распирало гордостью за все — за себя, за будущее страны и ее футбола, за кубанское казачество. Теперь он был не просто бывшим политинформатором, бывшим мужем и бывшим полноценным гражданином. Теперь у него за плечами были прыжок с парашютом, участие в военных действиях на территории Чечни, чеченский плен и бегство из него. Это был уже не тот комнатный субъект, которого, как пушинку, понес по Цветному бульвару ураган, а прошедший через страшные испытания мужчина.
Воспоминания о пережитом переполняли его. Только ткни, лишь коснись в разговоре той или иной близкой темы, и, казалось, он готов был излиться полновесными героическими рассказами. Жаль, что попутчики попались немногословные, вялые какие-то, будто варенные в сметане.
И страшно было подумать — всего лишь десять дней прошло с той минуты, как Гориллыч вытурил Дмитрия Емельяновича из рая на Петровском бульваре.
Краснодар казался многообещающим. Здесь у Выкрутасова тоже имелся телефончик. Двенадцать лет назад он приезжал сюда, будучи политинформатором в команде суперкласса, и познакомился с семнадцатилетней девчонкой, зеленоглазой казачкой по имени Га… Эх ты! Надо же! Опять Галина! Прямо как у опостылевшего генерала! Постойте, постойте… Неужели Галина? Да нет же. Марина или Антонина… Нет! Увы — Галина. А, с другой стороны, что тут такого? То у генерала, а то — совсем другое. У Дмитрия Емельяновича ничегошеньки с той семнадцатилетней Галочкой не было, даже поцелуев. Хотя они долго гуляли по ночному Краснодару и он даже держал ее ручку в своей руке.
Кто знает, может, она до сих пор не вышла замуж. Или вышла и развелась, потому что подонок, скотина гулящая и пьянь несусветная попалась ей вместо хорошего мужа. Конечно!
Во всяком случае, зацепка у Выкрутасова в Краснодаре имелась, а без зацепок у человека нет будущего.
В здании вокзала, лишь на секунду задержавшись взглядом на величественных статуях Маркса и Ленина, подобных классическим Марсу и Венере, Дмитрий Емельянович отыскал телефон и набрал нужный номер. Слова, с которыми он придумал обратиться к прекраснейшей казачке, рвались с его языка, как свора густопсовых гончих с поводка охотника, но, увы, гудок следовал за гудком, а на том конце провода никто не спешил приветствовать вернувшегося из чеченского плена человека. Он еще раз и еще раз набирал номер — все безрезультатно.
— Эх, беда, — расстроился он. — Ну да ладно, ничего не поделаешь, работает, должно быть, или уехала на дачу.
Он сел в такси и сказал:
— Какая там у вас гостиница ближе всего к скверу Дружбы?
Помнилось, казачка жила за сквером Дружбы.
— «Красная» на улице Красной, — ответил шофер.
— Поехали!
Езды оказалось всего ничего, минут десять. И вот уже он входил в сверкающую огнями десятиэтажную гостиницу и услужливый швейцар открывал ему дверь. В холле, стоя в небольшой очереди к окошечку администратора, Дмитрий Емельянович обратил внимание на множество ослепительно красивых и нарядных девушек, о которых можно было бы невзначай подумать как о ночных бабочках, если бы не сознание того, кто тут губернатор. Он оплатил предварительный счет за сутки и получил ключ от номера на седьмом этаже, ничуть не удивляясь такой легкости вселения, поскольку в свое время он живал в гостиницах, лишь приезжая в качестве политинформатора вместе с командой, и не знал, что такое «Мест нет». Он даже капризно поинтересовался, на какую сторону выходят окна — на оживленную улицу Красную или во двор. Ему отвечали, что на Красную, но с седьмого этажа шумов не слыхать. Он поморщился, но смирился и пошел к лифту, мечтая об одном — остаться в одиночестве, принять душ и хорошенько выспаться без новых приключений. Лифт пришел быстро. Войдя в него, Выкрутасов нажал кнопку с номером семь и поехал вверх, но уже на втором этаже лифт тормознули.
Вошла красивая высокая девушка, ярко накрашенная и смело одетая — умопомрачительное декольте, юбка «седьмое небо».
— Вверх или вниз? — спросил Выкрутасов, ошпаренный волнующим запахом духов.
— Конечно, вверх, с тобой — на самое небо, — томно ответила красавица.
— Лично я — на седьмое небо, — отшутился Выкрутасов.
На третьем этаже снова тормознули. Там оказались две девушки на разный вкус, но спутница Дмитрия Емельяновича грозно отфутболила их:
— Занято!
На перегоне между третьим и четвертым этажами Выкрутасов понял, что его пытаются взять за жабры, если еще не взяли.
— Меня зовут Жанна, а тебя как? — спросила девушка.
— Дмитрий Емельянович, — кашлянул Выкрутасов, окончательно признавая, что едет в одном лифте с ночной бабочкой.
— Следующий! — отфутболила Жанна девушек на четвертом этаже.
Между четвертым и пятым она полностью прижалась к Выкрутасову и спросила:
— Ты возьмешь меня в жены? Я просто так не согласна.
— Простите, Жанна… — пробормотал Выкрутасов.
И тут все существо его возмутилось. Он твердо сказал самому себе мысленно: «Продажная любовь? Нет, нет и нет!» Он еле сдержался, чтоб не выпалить это в лицо падшей женщине, и между пятым и седьмым этажами, где остановок не случилось, повел себя достойно — спел:
— Милая моя, взял бы я тебя, но там в краю далеком есть у меня жена.
И с тем вышел на седьмом. Но не тут-то было.
— Миленький! — не отставала зараза. — Возьми меня с собой. Я тебе, знаешь, как улётно все сделаю — не захочешь расставаться. Не хочешь в жены брать, дай четыре сотняшки, разве это много? А мне детишек кормить надо.
Выкрутасов остановился перед дверью своего номера и решительно отверг порочную:
— Прости, мне не до тебя, я смертельно устал. Вот, — он достал из кармана пятидесятирублевку и протянул ее Жанне, — для твоих детишек.
— Спасибо, заяц, до завтра, — мурлыкнула она. — Отдыхай, не буду тебя сегодня тревожить.
И, чмокнув щедрого дядю в щечку, удалилась, виляя роскошными бедрами. Дмитрий Емельянович распахнул дверь, ворвался в свой номер, тотчас заперся и заскакал, ликуя:
— Молодец, Выкрутасов! Победа! Не поддался! Так держать!
В номере зазвонил телефон. Ласковый голос спросил:
— Вам помощь не требуется?
— В каком смысле?
— Девоньку для поднятия тонуса.
— Нет! — рявкнул Дмитрий Емельянович и зло бросил трубку.
Покуда он принимал душ, телефон еще пару раз трезвонил.
Вытираясь огромным и нежным махровым полотенцем, Выкрутасов вышел из ванной, подошел к телефону и еще раз на всякий случай набрал номер казачки Гали, поскольку придумал особенно остроумное начало для разговора, связанное с понятиями красного цвета. Там снова никто не брал трубку. Тем временем в дверь решительно постучали, и на седьмом или восьмом гудке Дмитрий Емельянович расстался с телефоном и подошел к двери.