Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
— Ага, пионервожатая, — шмыгнула носом Жанка.
— Тихо! — вдруг всполошилась Клавка. — Кажись, она!
Все трое молча минут пять прислушивались к голосам, звучащим вне выкрутасовского убежища. Дмитрий Емельянович даже подошел к двери, прислонил к ней чуткое ухо и очень скоро услышал, как барменша Катька сообщала кому-то:
— Они в семьсот двадцать седьмом спрятались. Там у них какой-то жалельщик завелся. Сегодня только приехал.
— Сволочь Катька, — сказал Выкрутасов. — Сдала она вас, сестренки, со всеми потрохами.
— Чтоб ей самой десятерых ментов обслужить! — проскрипела зубами Клавдия.
— Ну что, капитулирен? — встала с кресла Жанна, оправляя на себе все свои условные одежки.
— Погодите, попробую пойти на таран, — сказал Выкрутасов, открыл дверь, вышел и тотчас закрыл замок с наружной стороны. К нему по коридору приближалась решительным шагом молодая особа с весьма нацистским выражением лица. Барменша Катька высовывалась из-за угла. Увидев Выкрутасова, трусливо скрылась. Дмитрий Емельянович и нацистка прошли друг мимо друга, но, услышав за спиной стук в дверь, Выкрутасов оглянулся и спросил:
— Вы ко мне?
— Если вы из двадцать седьмого, то к вам.
— Что вам угодно?
— Кто там у вас?
— Простите, а вам какое дело?
Тут из-за двери раздался голос Жанны:
— Да ладно, Мить, открой ей, она все равно не отступится.
— Открывайте, — приказала нацистка.
— Стало быть, это вы и есть, пионервожатая Латка? — спросил Дмитрий Емельянович, жалея, что не удается спасти девчонок от ментовского субботника.
— А вы, стало быть, и есть тот добрый дядя? — в ответ презрительно усмехнулась нацистка.
Выкрутасов медленно подошел, вставил ключ в скважину и с вызовом глянул сутенерше в глаза. Тут в голове у него закружилось от ужаса и неожиданности. Перед ним стояла та самая — его красавица-казачка Галя.
— Это ты? Галка! Неужели это ты?
— Постой-постой… — обмякла в свою очередь путановожатая.
— Не может быть! Кажется, Дмитрий?
— Он самый.
— Вот так встреча! — В лице сутенерши нацистское выражение сменилось вполне человеческим. Боже, как же она изменилась! Была такая милая девочка, а теперь…
Выкрутасов открыл дверь.
— Лат! Ну прости нас, ну не могу я больше на субботник, я же в прошлый раз отпахала! — заныла Жанка.
— Она же в прошлый раз отмучилась, — сказал свое слово Дмитрий Емельянович. — Отпусти их, Галочка!
— С какой это стати! — возмутилась сутенерша. — Или у вас тут…
— Да нет, Лат, он нас пальцем не тронул, честное слово! — сказала Клавка. — Одно слово — козел. Но добрый.
— Я добрый, Галкыш, и пальцем их не тронул. Мне их жаль. Отпусти их, — взмолился Дмитрий Емельянович.
— Он, между прочим, из чеченского плена бежал, — сказала Жанна. — Год там томился. Человеку нужно было только доброе слово.
В воздухе зависло гнетущее ожидание. Наконец, путано-вожатая махнула рукой:
— Чорт с вами, живите.
И — зашагала прочь по коридору.
Глава шестнадцатая
ГАЛАТЕЯ
Да, после матча со сборной Англии я уходил с поля и рыдал. Слезы текли в три ручья. Мы должны были стать чемпионами. Я оплакивал наше поражение в полуфинале так, как оплакивают судьбу невинной девушки, попавшей на растерзание банды разбойников. Эйсебио
Дмитрий Емельянович уныло вошел в свой номер, сел на кровать, уронил лицо в ладони и заплакал.
— Ты что, Митька! — всполошились девки. — Что с тобой, брат? Да ты чего? Нервы, да? Последствия плена, да?
Он только тряс головой и плакал. Наконец слезы окончились, он громко высморкался об угол простыни и произнес:
— А ведь это она, девки вы мои!
— Кто?
— Латка ваша. Это я к ней ехал. Вот вам и романтика! Что жизнь с людьми делает, а? Ну скажите вы мне, как такие получаются метаморфозусы, а?
— Да ты что! — вскрикнула Жанна. — Ты?! К Латке?!
— К Латке, — кивнул Выкрутасов. — Только она почему-то раньше была Галиной.
— Она и была раньше Галиной, — подтвердила Жанна. — А потом, когда, как говорится, прошла через плевелы к звездам, стала называться Галатеей.
— Во как! — подивился Выкрутасов. — А через какие плевелы она прошла?
— Постой-постой, братик, — сказала Клавка. — А не ты ли тот самый москвич, из-за которого у нее вся жизнь кувырком покатилась?
— Каким кувырком? — обомлел Дмитрий Емельянович.
— А таким, — сказала Жанна, — что ее один москвич залетный соблазнил и бросил, а она по нему стала сохнуть и поехала в Москву разыскивать негодяя. А там ее другой охмурил. Писатель, его книги сейчас повсюду валяются. Он это… как это… властитель умов. Это он ее называл Галатеей. Потом она от него забеременела, а он ее выгнал, сказал, что писатель не имеет права копаться в пеленках и проверять дневники. Так Латка сама мне рассказывала. Мы с ней одно время дружили, покуда она не стала пионервожатой. Она тогда еще ничего была, это уже сейчас скурвилась.
— А ребеночек? — спросил Выкрутасов с замиранием сердца.
— Ребеночка она родила, — сказала Клавка. — Нормальный парнишка, Леон.
— Леонид?
— Нет. Леон. Ну фильм еще такой есть. В школу ходит. В каком он сейчас классе, Жанк?
— В третьем. Слышь, Мить, может он от тебя?
Выкрутасов вздрогнул:
— Нет, этого не может быть. Поверите ли, девчонки, но мы с ней даже не целовались.
— Да ты что! — заржала Клавка. — Иди ты!
— Честное слово! — воскликнул Дмитрий Емельянович.