Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
— Ну и что, — сказала Жанка. — Может, у нее от тебя непорочное зачатие произошло.
— Даже непорочного не могло быть, — решительно отверг это предположение Выкрутасов. — В каком, говорите, ее парнишка классе учится? В третьем? Значит, ему сколько? Девять? Десять? А я с ней был двенадцать лет назад знаком. Эх, как же мы тогда влюбились друг в друга!
— А чего ж ты тогда сбежал, москвич гребаный! — возмутилась грубая Клавка.
— Чего сбежал, — вздохнул Выкрутасов. — У меня семья была, девочки, я семью не мог бросить. У меня нравственные принципы. Может, это, конечно, сейчас не модно, но уж такой я уродился.
— Урод! — фыркнула Клавка.
— Вот она из-за твоих нравственных принципов и с крыши съехала, — сказала Жанна. — Если бы не ты, она бы, может, сейчас не была такая стерва.
— Да при чем же здесь я, если, сами же говорите, ее другой обрюхатил и бросил, — обиделся Выкрутасов.
— Другой! — фыркнула Клавка. — В Москву-то она тебя искать кинулась. Семья у него! А сейчас что, нет, что ли, семьи?
— Нету, девочки, — горестно вздохнул Выкрутасов, — сейчас я полный барбизон.
— Типичнейший барбизон, ничего не скажешь! — укоризненно покачала головой Жанна. — Значит, когда у тебя семья была, то и нравственные принципы присутствовали, а как семья распалась, то ты про нашу Кубань вспомнил.
— Дура ты, Жанка! — возмутился Выкрутасов. — Я же год в чеченском плену просидел. Ты хоть это-то понимаешь?
— А что-то по твоей упитанности не скажешь, чтобы целый год, — усомнилась Клавка.
— Это я уж в Моздоке отъелся, — покраснел Выкрутасов. Все трое некоторое время молчали. Потом Жанна вздохнула и сказала:
— Короче, любишь нашу Латку, отвечай?
— В том-то и дело, что лам, в плену, я и понял, что всю жизнь только ее и любил, — нагло соврал Дмитрий Емельянович.
— Тогда иди и добивайся ее заново, — приказала Клавдия. — Может, она опять станет доброй.
— Иди-иди, — кивнула Жанка, — у них на втором этаже, в холле сейчас построение.
— Пойду, пожалуй! — воспрял духом Выкрутасов. В этот миг он и впрямь готов был поверить, что всю жизнь любил краснодарочку. И ведь в точности получалось, как он хотел. Она и замужем успела побывать или примерно как замужем, и брошенкой оказалась подобно ему.
Он решительно встал и направился к двери. Оглянулся:
— А вы чего? Тут останетесь?
— Мы у тебя поспим малость, ладно? — взмолилась Жанна.
— Чорт с вами, живите, — сказал Выкрутасов и отправился на второй этаж. Там он успел застать то самое построение, о котором говорила Жанна. Зрелище это было жуткое и отвратительное. Двадцать, если не больше, ночных бабочек, заспанных и перепуганных, стояли вдоль стен холла навытяжку. Каких их только не было, на всякий вкус — и стандартные путаны, и белокурые падшие ангелочки в скромных платьях, и испанисто-тощие, и толстые в обтягивающих, готовых вот-вот лопнуть одеждах, и словно только что выдернутые из дискотеки, и как будто отвлеченные от семейных домашних дел, и а-ля рюс, и америкэн тайп, и раскосые азиатки, и две мулатки… Посреди холла стояла Галатея в окружении милиционеров и троих новых русских. Главарь последних, мерседесоподобный хряк с брезгливым выражением морды, тщательно осматривал каждую. Как видно, этот его осмотр продолжался уже давно.
— Вам чего, молодой человек? — спросил один из милиционеров, завидев Выкрутасова.
— Это ко мне, — сказала Галатея. — Я сейчас к вам поднимусь, Дмитрий. Ждите меня в своем номере.
Выкрутасов сделал вид, что уходит, но все же стал подсматривать из-за угла. Смотр тотчас же и окончился.
— Эту, эту и вот эту, — ткнул пальцем мерседесоподобный в трех девушек, одна из которых выглядела так, будто пришла сюда впервые.
— Ну а нам всех остальных, — оживились милиционеры.
Все пришло в движение, и Дмитрий Емельянович поспешил к лифту, успел вскочить в него и отправился обратно на свой седьмой этаж. В номер к девчонкам он, однако, не пошел, а уселся в баре, откуда была хорошо видна площадка перед лифтом. Барменша уже поменялась, не Катька. А жаль — Катьке он очень хотел сказать пару ласковых. Он стал пить кофе и ждать. Часы в баре показывали половину седьмого утра. Для кого-то начало нового дня, а для кого-то, как для тех, в холле, окончание вчерашнего. Так уж устроено в жизни — что-то еще только началось, а что-то еще не успело окончиться.
Она появилась без пятнадцати семь. Он окликнул ее:
— Галя!
Она медленно подошла, села за его столик.
— Будет лучше, если ты станешь называть меня, как все, Латой. Той Гали, с которой ты был знаком когда-то давно, уже нет на свете. — Она помолчала, потом глубоко вздохнула: — Но я все-таки очень рада тебя видеть. Ты сильно изменился. Постарел, уже не тот соколик.
— Я был в плену у чеченов, — сурово произнес Выкрутасов.
— Как тебя туда занесло, дурака? — В глазах ее мелькнуло что-то ласковое. — Ты же был в тренерском составе.
— Долго рассказывать. Тренерский состав постановил от меня избавиться. Я остался не у дел. И…
— По контракту, что ли, пошел?
— Не совсем. Несколько сложнее. В общем, я был консультантом по вопросам исламского экстремизма, — врал Выкрутасов напропалую.
— А ты что, раньше кагэбэшником, что ли, был?
— Угадала. Имел некоторое отношение к разведке.
— Может, возьмешь мне кофе с коньяком? Или ты только моих пионерок обслуживаешь?
Он взял для нее кофе и коньяк.
— Семь часов, — сказал он, вернувшись за столик. — Хорошее время. Никого нет, тишина, можно поговорить.
— Ну и о чем ты хочешь со мной поговорить?
— О нас с тобой. Понимаешь, Галкыш… То есть Латыш… Ой, смешно получилось… В общем, понимаешь, я понял, что все эти годы любил только одну женщину на всем белом свете. И эта женщина — ты.
Он посмотрел ей прямо в глаза. Она усмехнулась и отвела взгляд. Видно было, что ей все же приятно слышать такое.
— И почему ты думаешь, что я опять буду тебе верить, как тогда?