Рыцарь короля
Шрифт:
– Вы так думаете?
– Я в этом уверен. По общему мнению, пыточный мастер в Пьер-Сизе настоящий артист.
Она сделала ещё один промах:
– Золото - ключ к большинству тюрем... Сударь, если вы окажете мне эту услугу, то я соглашусь...
Она вовремя спохватилась. Из всех напрасных жертв самые напрасные те, которые приносятся дьяволу.
– Согласитесь?
– нетерпеливо переспросил он, испытующе глядя ей прямо в глаза.
– На что согласитесь, мадемуазель?
– Соглашусь отдать вам вот это, - вышла она из положения, вытаскивая из-за лифа розу Тюдоров на цепочке.
– Это стоит не менее двухсот турских ливров. Ее можно продать или использовать, как вам угодно.
Он улыбнулся, повертел в пальцах медаль:
– Вы так заботитесь о нем, что готовы пожертвовать столь ценным подарком короля Англии?
– Я забочусь только о собственном душевном спокойствии.
– Мне кажется, вы могли бы предложить больше.
– Это все, что у меня есть.
– Да неужели?
– Его взгляд снова стал испытующим.
– Вот если бы вы согласились, чтобы рука ваша стала моей, без всяких отсрочек...
– Я не настолько глупа, сударь.
– Да, вы не глупы... Как мы с вами похожи!
Над головами у них вдруг ударили колокола к вечерне. Ветер, усиливаясь, гонял листья между разбросанными надгробиями. Свет померк, наступили сумерки.
– Нет, этого недостаточно, - сказал он, возвращая эмблему.
– И мне нужно идти. Однако до скорого свидания, друг мой. За ваше душевное спокойствие я не опасаюсь.
Ей было все-таки лестно, что эти слова прозвучали как упрек. В конце концов, до сих пор она сохранила свои позиции в игре, которую они вели.
По её желанию он проводил её до дверей церкви Сен-Пьер. Но когда он ушел и стало можно ослабить напряжение, она постояла немного, прижав ладонь к горлу. Потом, войдя в церковь, опустилась на колени перед алтарем Пресвятой Девы.
– Святая матерь Божья, - прошептала она, - спаси меня от этого ужаса! Смилуйся надо мной!
Глава 39
Как заметил Жан де Норвиль, главный пыточных дел мастер тюрьмы Пьер-Сиз, мэтр Тибо, по прозвищу Одноглазый, был настоящим артистом в своем искусстве. Он знал и испытал на деле невероятно большое число из огромного множества способов, изобретенных от начала времен для причинения человеку телесных и душевных страданий. Хотя наука будущего ещё не внесла своего вклада в арсенал средств древнейшего и универсального ремесла, которым промышлял мэтр Тибо, он прекрасно обходился и без этих новинок; и, можно полагать, ему были известны некоторые уловки, которые с той поры уже изгладились из памяти человеческой и которые, если бы удалось их открыть вновь, привели бы современных специалистов в удивление и восторг.
Долгий опыт, соединенный с природным талантом, дал ему такую власть над человеческими скрипками, поющими в его умелых руках, что он мог извлечь из них любой звук, какой ему хотелось. Неудач у него почти не было. Он мог бы с гордостью заявить: "Скажите мне, что вы хотите услышать, а остальное мое дело".
Как свидетельствовало прозвище, у него был только один глаз - в бытность свою подмастерьем он получил однажды излишне строгое наказание от мастера, у которого обучался. Но этот единственный глаз, холодный, как устрица, был не последним по важности его рабочим инструментом. Когда он устремлял безжалостный немигающий взгляд на пронзительно кричащего пациента (как изящно выражался мэтр Тибо), этот горящий бледным пламенем глаз становился гипнотизирующей точкой, откуда истекало отчаяние.
Весь облик Одноглазого немало способствовал его работе. Цветом лица он походил на тюремный гриб - из-за того, что всю жизнь проводил в четырех стенах, а тонкие бесцветные волоски, покрывавшие его грудь и руки, напоминали отвратительный мех белого паука. Короткий тупой нос и вечно обслюнявленные губы выглядели в равной степени отталкивающе.
Надо сказать, что он следовал собственному призванию с преданностью однолюба и мог бы пожертвовать едой, питьем и даже платой ради всепоглощающего интереса, который находил в своем ремесле. Однако, поскольку мастерство в любом полезном искусстве приносит признание и вознаграждение, он занимал высокое официальное положение, уступая только своему более известному сопернику - городскому палачу. В личной же лаборатории он был бог и царь.
Когда комендант замка сообщил ему, что Блезу де Лальеру дана на размышление неделя, в течение которой он, прежде чем подвергнуться пытке, может сделать добровольное признание в таких-то преступлениях, и что это добровольное признание было бы в высшей степени угодно господину канцлеру Дюпра, мэтр Тибо принял условия задачи.
Он наслаждался любым случаем, который бросал вызов его изобретательности, для него было делом чести искусно выполнить трудную работу в полном соответствии с прихотями заказчика. Что ж, в течение всей недели он не притронется к де Лальеру и пальцем, однако это вовсе не значит, что не будет принято никаких мер к поощрению добровольного признания и смягчению упорства пациента.
Прежде всего он произвел осмотр материала, с которым ему предстояло работать, через зарешеченное окошко в двери камеры. Результат был обнадеживающий. Он с удовлетворением отметил широкие плечи и атлетическое телосложение Блеза. Такой сможет выдержать долго.
Столь же многообещающим было и душевное состояние пациента. Он не сидел в углу с безразличным и удрученным видом, а расхаживал по камере широким шагом с яростью недавно посаженного в клетку льва. Укротить такого парня гораздо интереснее, чем какого-нибудь слабого духом дохляка.
Удовлетворенный осмотром, мэтр Тибо затем поинтересовался у надзирателя, какова диета Блеза, и, хотя она и была весьма умеренной, распорядился сократить рацион на две трети. Опыт научил его, что нет более быстрого средства подорвать сопротивление пациента, чем голод. А такой полнокровный кавалер, как этот де Лальер, сумеет и голод выдержать долго.
Таковы были его предварительные действия. Теперь мэтр Тибо приготовился пустить в ход метод убеждения, уже не раз отлично зарекомендовавший себя в других случаях. Для этого ему требовался клинический материал, на котором он мог бы оперировать в присутствии де Лальера, дабы тот на конкретном примере сумел увидеть, что произойдет, если не последует добровольного признания. Воля человека часто ломается под тяжестью такого зрелища, обставленного соответствующим образом.
Конечно, в качестве демонстрационного материала должен быть выбран какой-нибудь незаметный узник, о судьбе которого никто не печалится. И вот, опять-таки после консультации с надзирателем, мэтр Тибо избрал на эту роль некоего Андре Мишле. В некоторых отношениях выбор оказался ошибочным, но в этом нельзя винить ни мэтра Тибо, ни надзирателя.
Намеченной жертвой оказался один из многих мятежников, сторонников Бурбона, выданных Жаном де Норвилем. Человек этот, двадцати восьми лет отроду, перед арестом был мелким торговцем из Форе, но в свое время служил лакеем в доме де Норвиля. Когда он попал в тюрьму, у него не оказалось средств, чтобы платить обычную мзду тюремщику, и потому Мишле поддерживал свое существование теми крохами, которые тот считал возможным выдавать ему от щедрот своих.