Рыцарь короля
Шрифт:
Дверь в основании цитадели открывалась на лестницу, идущую далеко вниз. Затем последовал высеченный в скале коридор, от которого в обе стороны отходили ответвления. Здесь стояла мертвая тишина, хотя, вероятно, за низкими входами в подземелья текла какая-то жизнь. Наконец коридор закончился у тяжелой двери, которую один из стражников открыл, а затем с гулким стуком захлопнул, когда они переступили порог. Две-три ступени вели вниз, в помещение со сводчатым потолком, полное странных предметов.
Это была мастерская мэтра Тибо. Блез с первого взгляда узнал некоторые орудия пыток -
Подобно своим ассистентам, мастер был одет в короткую, распахнутую на груди кожаную безрукавку, замызганную от долгого пользования. Голова его была непокрыта, и коротко остриженные седые волосы, жесткие, но редкие, стояли торчком, словно щетина скребницы. Лицо, расплывшееся и изжелта-серое, словно замазка, служило лишь фоном для единственного лунно-бледного глаза, который, несмотря на свой цвет, глядел необыкновенно живо.
Когда открылась дверь, мастер был не единственным живым существом в помещении. Рядом с ним стоял в полудреме крупный козел, единственный любимец мэтра Тибо и один из его излюбленных инструментов для некоторых операций. Блез ещё не знал, каково назначение этого животного, однако как символ сатаны козел показался ему здесь вполне уместным.
– Подведите их поближе, - приказал Тибо своим глухим голосом, который гулко прозвучал под сводчатым потолком.
Однако, когда Блез и Мишле оказались прямо перед ним, он обратился только к побледневшему торговцу:
– Видишь, парень, - заговорил он, растягивая слова, - когда тебя притащили сюда, мы думали, что имеем дело с каким-то мелким бунтовщиком. А сеть-то, оказывается, захватила рыбку покрупнее. Как мы недавно узнали, ты - один из тех троих, что были назначены монсеньором де Бурбоном для убийства короля во время его недавней поездки из Мулена в Лион...
Тибо взглянул на какую-то бумагу.
– И тому есть надежные свидетельства. Тебе остается только признаться.
Если бы беднягу Мишле обвинили в заговоре против папы римского, то и это не ошеломило бы его сильнее.
– Но, сударь, - выдавил он из себя, - это невозможно... Тут какая-то ошибка. Я никогда и в глаза не видел монсеньора де Бурбона.
– Упорный лжец!
– прервал его Тибо.
– Ты признаешься в преступлении?
– Как могу я признаться в том, чего не может быть?
– А как тебе удобнее, так и признайся - у тебя есть язык и руки, ты можешь подписать свое имя или поставить свой знак.
– Но...
– Раздеть его догола и побрить, - распорядился палач. Мне он нужен голенький, как новорожденный.
Мэтр Тибо знал, как устрашающе влияет на пациента смешанное чувство стыда и беспомощности во время предварительной обработки, которую он велел произвести. В первый раз за все время его бледный глаз скользнул по Блезу.
– И смотри мне, Жак, чтобы этот второй изменник хорошенько разглядел все, что мы делаем. Это заставит его кое о чем поразмыслить, пока не настал его
Теперь цель этого зверства стала для Блеза прозрачна, как кристалл. Все это зрелище рассчитано на него. Никого не обеспокоит какой-то искалеченный темный крестьянин. И потому палач с такой наглостью подверг его незаконной пытке. Сама нелепость обвинения против Мишле должна показать Блезу, что из человека, как следует обработанного мэтром Тибо, можно вытянуть любое признание. Единственный способ избежать пытки - добровольно сознаться.
Блез понял, что в некотором смысле несет ответственность за муки этого бедолаги. Яростное возмущение лишило его страха за себя.
– Где твой стыд и совесть?
– взорвался он.
– Ну и свинья же ты, клянусь Богом! Где судьи? Где писец? Какие свидетельства зачитывались допрашиваемому? С каких это пор такому мяснику, как ты, дано право обвинять, судить и допрашивать? Ну погоди, когда я отсюда выйду...
– А ты не выйдешь, - протянул Тибо.
– Даже если так, я сообщу коменданту замка.
Тибо расхохотался:
– Так-таки и сообщишь?
Тем временем с Мишле уже сорвали одежду.
– Лучше признайся, друг!
– обратился к нему Блез.
– Совесть у тебя чиста. Не доставляй этим псам удовольствия...
– А если признаешься, - прервал Тибо с ухмылкой, - то тебя сожгут.
Не стоит описывать, что было потом. Пытка продолжалась несколько часов - Мишле был человеком сильным и боролся за свою жизнь. Он не мог решить, будет ли его признание, данное в отсутствии суда, иметь значение, и не решался рисковать.
Мэтр Тибо демонстрировал свое искусство с подлинной виртуозностью, но взгляд его единственного глаза, оторвавшись от пациента, то и дело задерживался на Блезе. И мэтр Тибо, как и следовало ожидать, мог поздравить себя с тем, что на второго узника представление оказывает полезное воздействие.
В конце концов - совершенно неважно, в здравом ли уме, в бреду или в безумии - Мишле сознался. Он поставил крест на бумаге правой рукой, которую пощадили специально для этой минуты. Затем эти жалкие остатки человека одели - ещё одна пытка - и отнесли обратно в камеру.
Всю ночь Блез ухаживал за ним, как умел. Мишле мог бы остаться в живых (такой специалист, как мэтр Тибо, редко доводил дело до смерти пациента); он мог даже выздороветь, хотя и остался бы калекой, и никогда в жизни не услышал бы больше о признании, которое сделал. Но что-то в его разуме было сломлено навсегда.
В эту ночь Блезу дали полную возможность поразмыслить над действием пыток. Скоро и он станет таким, как этот человек...
Чего Мишле никак не мог понять - когда был в состоянии думать в перерывах между приступами боли, - как это де Норвиль, всемогущий де Норвиль, допустил, чтобы он попал в такой переплет. Он бессвязно лепетал о каком-то данном ему обещании и о вознаграждении, которое посулили ему перед арестом. Не более двух недель в тюрьме, так ему сказали, а потом целый арпан Арпан - старинная французская мера площади земельных участков, 0,3 гектара.> земли да ещё пятьдесят ливров... Только он не должен говорить об этом ни одной живой душе. Но теперь ему уже все равно.