Рыцарь короля
Шрифт:
Франсуа-Ведун снова подмигнул и проговорил на удивление уверенно:
– А это предоставьте мне.
– Тебе?!
– Если ваша милость возьмет меня с собой в Лион, то, может, я окажусь полезен...
– Чем? Я не понимаю.
– Это дела секретные, монсеньор, но вам я скажу. Гильдия колдунов крепко спаянное братство. Мы все стоим друг за друга и находим, что это выгодно. Я знаю в Лионе мэтра Фому-Бродягу, самого главного члена нашего братства... Тюрьмы поставляют нам определенные ингредиенты, которые нужны для колдовства, а это значит, что если каждый надзиратель в замке не является верным собутыльником мэтра Фомы, то я готов съесть свой посох.
Это был нежданный луч света во тьме. Пьер вздохнул с облегчением.
– Черт побери, дружище, если ты поможешь это провернуть, я наполню твой кошелек до отказа.
Мэтр Франсуа скромно отмахнулся:
– Об этом поговорим, когда снимем с медведя шкуру, монсеньор.
– Согласен!
– сказал Пьер.
– А теперь проводи меня к дамам. Я надеюсь, что они смогут выехать ещё сегодня. Ты сумеешь договориться насчет почтовых лошадей?
– Наверняка, - поклонился Франсуа.
– Но если вашей милости будет угодно послушать моего совета, не сваливайтесь на дам, как снег на голову. Им может быть неприятно, если их застанут врасплох... Это их смутит.
Пьер понял.
– Так что ты предлагаешь?
– Почему бы вам не встретиться с мадемуазель Рене на Монашьем Дворе, как ваша милость сделали в последний раз? Домишко отсюда близко, и я сразу подам ей весть. Разве это не устроит вашу милость?
Знание человеческой природы было гораздо более сильным оружием ведуна, чем его заклинания. Пьеру не приходило в голову, что на этот раз он сможет встретиться с Рене наедине. Но теперь, спасибо мудрецу, такая встреча казалась вполне естественной.
Он просиял:
– В самый раз. Ты настоящий друг, сьер Франсуа. Я встречусь с нею на Монашьем Дворе. А потом мы вместе нанесем визит мадам.
* * *
Никто не знал, когда был построен разрушенный ныне монастырь, называемый Монашьим Двором, никому не было известно, когда он опустел. Время его расцвета относилось к далекому прошлому, с тех пор прошли сотни лет. Может быть, его разорила война или случился какой-то мор; а возможно, монахи просто ушли в другую обитель...
С тех пор над ним сомкнулся лес. Древние дубы и буки росли там, где когда-то были кельи и трапезные. Рухнувшие колонны и арки лежали, покрытые мхом, или были погребены глубоко под несчетными одеялами минувших осеней. Однако оставались куски стен, тут - потускневшая роспись или резьба, там полуобвалившийся свод или проем двери, ведущий в никуда. Высокий алтарь теперь лишь замшелый бугорок - ещё поднимался над круглым фундаментом бывшей часовни.
И, подобно лесу, над Монашьим Двором навис покров легенды. Говорили, что это место, часто посещаемое призраками и полное ужасов, отданное для полночных колдовских шабашей. Благоразумные люди обходили его стороной. И поэтому, будучи гостями сьера Франсуа, который отвел ради них все злые силы, Пьер и Рене вряд ли нашли бы во всей округе более укромное место для встречи.
В ожидании Рене Пьер наблюдал перемены, которые принесли с собой последние недели, но здесь эти изменения были естественны и поэтому успокаивали, а не тревожили его. В его памяти живо вставал Монаший Двор в зелени середины лета. Теперь все было озарено золотым светом осени, в мягком сиянии которого то и дело проплывали падающие листья. В кармазинно-янтарном наряде это место казалось ещё более чарующим.
На минуту забылись недавние несчастья и надвигающаяся трагедия. Ожидание новой встречи с Рене вытеснило все остальное. Сидя на покрытом мхом основании исчезнувшей колонны, он неотрывно смотрел на тропинку, уходящую за ограду, и прислушивался, чтобы не пропустить звука шагов. У неё была такая легкая походка, что он не услышал бы её издалека. Шум листвы, движения его коня, привязанного неподалеку под дубом, не раз обманывали его. Он ждал недолго, но ему казалось, что прошли уже часы.
Она появилась под разрушенной аркой у входа в часовню внезапно, и он, вскочив с места, в один миг пересек разделявшее их пространство, опустился на одно колено и прижал её руку к своим губам.
В простеньком платьице, с одним полотняным платком на голове, она была ещё красивее, чем помнилась ему. Но он сразу же почувствовал перемену в ней и понял также, что и сам изменился. В зловещей тени происшедших событий оба повзрослели и в то же время стали ещё ближе друг другу. Манерность и жеманные намеки недавнего прошлого теперь одинаково были чужды и ей, и ему.
Он обнял её, когда они двинулись к нефу разрушенной часовни.
Она сказала чуть погодя:
– Я знала, что ты приедешь. Я знала, что ты не испугаешься - даже короля. Госпожа матушка не верила мне, когда я говорила ей, что ты приедешь.
– Значит, она знает о наших встречах?
– Да. Я должна была говорить о тебе, я не могла держать это в себе.
– И что она сказала?
– Она не сердилась. Но заметила, чтобы я не надеялась снова увидеть тебя: ты принадлежишь к лагерю короля и должен прокладывать себе путь в жизни, ты не сможешь жениться на девушке, у которой нет ничего и которая к тому же дочь мятежника. Разве только Блез и монсеньор де Воль... А где Блез? Почему он не приехал?
Пьер уклонился от ответа:
– Так, значит, госпожа твоя матушка одобряет меня!
Рене удивленно взглянула на него:
– Конечно, одобряет - тут и думать нечего. Когда сьер Франсуа сообщил, что ты здесь, она едва ему поверила. Ты что думаешь, она отпустила бы меня к тебе, если б ты был ей не по душе?
– Слава Богу! Слава Богу! Слава Богу!
К этому времени они уже сидели на покрытых мхом ступенях древнего алтаря. Пьер в восторге притянул её к себе и целовал, пока платок не соскользнул у неё с головы.
– Слава Богу!
То, чего он почти не надеялся добиться с помощью успеха, пришло к нему с поражением. Он не мог и рассчитывать на такую удачу - добиться руки Рене без торга, сделок и помех. Он стал целовать её ещё с большим жаром, чем прежде.
– Друг мой! Любимая! Тогда мы сейчас же пойдем к ней и попросим её благословения.
Рене колебалась:
– Моему отцу мы ничего не говорили...
– Это неважно. Достаточно будет слова твоей матушки.
– И твоему отцу...
– Черт побери, ему-то что за дело? Я всего лишь младший сын. В такие времена мы не можем дожидаться, пока всех спросим. Я ведь говорю, благословения госпожи достаточно. Тогда никто не назовет нас беглецами, обвенчавшимися тайком.