Рыцарь короля
Шрифт:
– И, конечно, остается Блез, - сказала Рене.
– Почему он не приехал вместе с тобой?
Пьер не мог омрачить эти минуты, сообщив ей печальную правду. Он что-то пробормотал - Блез, дескать, задержался - и сильнее прижал её к себе, словно стараясь защитить. Она положила голову ему на плечо. Живое молчание леса сомкнулось вокруг них.
Они поговорили о недавнем несчастье в Лальере, но недолго. Любовь была важнее. Они вспомнили первую свою встречу: Дикую Охоту, приключение на недалеком пруду с лилиями, Кукареку-водяного, её рассказ о свадебной вуали из золотого кружева - подарке фей.
– В день нашей свадьбы твоя вуаль будет ещё красивее, любовь моя, сказал он.
Она полулежала в его объятиях и смотрела вверх, ему в лицо, её темные локоны были такого же цвета, как глаза. В конце концов, какая разница, о чем они говорили?
Внезапно в голову ему пришла мысль:
– Разве здесь не была церковь?
– Была... очень давно.
– Раз была, значит, и есть.
– Но здесь нет креста, - заметила она.
– Ты права...
Он задумался на минуту. Потом, поднявшись, подошел к коню и снял шпагу с луки седла.
– Вот и крест.
Обнажив клинок, он глубоко воткнул его в бугорок, который когда-то был алтарем, так, что позолоченная рукоять стояла прямо, словно крест.
– Дашь ли ты мне сейчас свой обет верности, - спросил он, - и примешь ли мой?
– Но мы уже поклялись друг другу.
– Но не так - перед Богом и Небесами.
– Наше обручение! О Пьер...
Ее голос звучал и звучал, словно музыка. Совершенная покорность ему сделала её красоту ещё более сияющей.
Потом, опустившись на колени пред крестообразной рукоятью шпаги, они прочли "Отче наш" и трижды "Богородицу". Это было не по правилам, они забыли, как происходит обряд обручения, но, если Небо считается не с ритуалами, а с истинными чувствами, то ничто не могло быть правильнее.
– Я, Пьер Луи, клянусь в верности тебе, Рене Антуанетте, перед Богом, Пресвятой Девой, святым Михаилом и всеми святыми...
– Я, Рене Антуанетта, клянусь в верности...
Они держали друг друга за руки и торжественно поцеловались, когда обеты были произнесены. Он дал ей свое кольцо с печаткой, подарок госпожи д'Алансон. Ничто не могло связать их прочнее - если не считать самого венчания. Он поднял её в воздух и поцеловал ещё раз.
– А теперь давай пойдем к госпоже твоей матушке и попросим её благословения.
* * *
Чтобы заставить Констанс де Лальер хоть на йоту изменить свою обычную манеру держаться, хоть на долю дюйма опустить голову, нужно было нечто большее, чем арест мужа, чем нищета и самый сильный гнев короля. Она согласилась бы склониться перед Богом, но не перед людьми. Она могла страдать, но никогда бы не спустила флага на своей внутренней твердыне.
И сейчас, когда она вместе с Клероном ожидала возвращения Рене у порога бедной лачуги - лучшего приюта, который смог предоставить им сьер Франсуа, - само это место словно приобретало благородство, светясь отраженным светом её достоинства.
Она ждала уже довольно долго. Рене должна была привести молодого де ла Барра после небольшой задержки, которая позволила бы госпоже де Лальер навести порядок в доме. А прошел уже целый час. С такой ветреницей, как Рене, подумала мать, никогда нельзя ничего рассчитать заранее...
Но наконец Клерон подал голос. Она уловила стук копыт, а потом увидела Пьера, который, ведя на поводу коня, шел, держа за руку Рене. Такая вольность была настоящим потрясением для человека её воспитания. И все же, пристально рассматривая Пьера, она вынуждена была признать, что он выглядит в высшей степени комильфо. Его осанка, гордо поднятая голова, гибкость и изящество - все свидетельствовало о хороших манерах и воспитании. Происхождения он, конечно же, был высокого.
Однако мадам де Лальер никак не могла избавиться от сомнений: как этот молодой аристократ может сейчас всерьез проявлять внимание к Рене? Она знала жизнь слишком хорошо, чтобы поверить в такую отрешенность от мирских забот и мнения света. Если Пьер полагает, что может позволять себе вольности с Рене, потому что у неё нет ни гроша и она беззащитна, то он встретит в лице её матери равного по силам противника.
– А, мсье де ла Барр, - приветствовала она его, - давненько мы с вами не встречались... Однако мне было прискорбно узнать, что с тех пор вы несколько раз виделись с мадемуазель без моего ведома и согласия. Вы оба заслуживаете самого серьезного порицания.
Даже стоя посреди большого зала своего замка, она не могла бы выглядеть более величественно.
Однако Рене не дала Пьеру времени найти подходящие слова. Она бросилась матери на шею:
– Мамочка, мы обручились! Мы только что поклялись друг другу на кресте! Гляди, какое у меня кольцо красивое!
Она показала кольцо Пьера, которое было слишком велико для её маленького пальчика.
– Правда, великолепно?
– Вы обручились? Без свидетелей?
– А разве святые - не свидетели?
– Но... без позволения отца или моего?
– Ах, мамочка, мы не могли ждать. Это было бы так плохо - ждать. Пьер...
Она подарила ему нежный взгляд и протянула руку. Оба опустились на колени.
Он проговорил:
– Мы просим вашего прощения, мадам, и вашего благословения.
Все это было так необычно, что не укладывалось в слова. Дисциплинированный ум Констанс де Лальер слегка затуманился; но, когда она взглянула на Рене и Пьера, в её глазах стояли слезы.
– Одну минутку, сударь, - сказала она.
– Не знаю, понимаете ли вы, что у моей дочери нет приданого, хуже того - что она дочь человека, обвиненного сейчас в измене королю... Вы глупец, сударь.
Он поднял глаза:
– Если бы мадемуазель была полноправной владелицей графства Форе и находилась под опекой самого короля, то и тогда не была бы дороже для меня.
– Вот как, клянусь Богом! Значит, можно верить, что есть ещё в мире великие сердца...
Она положила руки им на головы:
– Дети мои, с вами мое благословение и все мои молитвы. Да хранит вас Бог и помогает вам.
Она притянула их к себе и поцеловала обоих.
– Но мне странно, - сказала она минуту спустя, - что здесь нет Блеза. Разве он не знал о вашем приезде, сударь? Или он не так смел, как вы? Мне в это не верится.