С любимыми не расставайтесь! (сборник)
Шрифт:
– Ничего не случится, если вы пойдете в четверг.
– В четверг. – Костя рассмеялся. – В четверг! Понял вас. После дождичка в четверг!..
Он опять захохотал и повесил трубку.
Когда Маша вернулась и побежала в строительную контору, где работал Костя, ей сказали, что он взял расчет и уехал, куда – неизвестно.
Но вернемся к Чеснокову. Итак, он полностью удовлетворил комиссию, сделал выпад пинцетом и стал убирать инструменты.
В кабинет вернулась Ласточкина.
– Поздравляю, произвели благоприятное
И вышла покурить.
Но в коридоре, проходя мимо нянечки, которая мыла пол, она сказала:
– Что-то сегодня наш Сергей Петрович сробел, не стал удалять зуб. И не такой трудный зуб, странно…
– Ай-яй-яй, – расстроилась нянечка. Она очень почитала Чеснокова.
Ласточкина ушла, а она все стояла, озадаченная полученным сведением.
Знакомая больная, проходя по коридору, даже спросила ее:
– Случилось что-нибудь?
– Вот мы говорим – Чесноков, Чесноков… Значит, и ему не все дано.
Тут из кабинета вышел Чесноков. Нянечка хотела его спросить о происшедшем случае, но не решилась. В конце коридора Чесноков оглянулся – обе женщины смотрели ему вслед.
Вернувшись домой, он завалился на диван и открыл книжку. Но почитать ему не удалось, постучали в дверь.
Это пришел Мережковский, нервный человек лет двадцати семи, который постоянно перед кем-нибудь преклонялся и кого-нибудь ненавидел. Так, он преклонялся перед Чесноковым, видел в его деятельности особую идею и выдержал по этому поводу немало боев со скептиками и маловерами.
– Как дела? – спросил он, не интересуясь ответом. – Слушайте, что там опять затеяли эти подонки?
– Какие подонки?
– Вы что, не знаете? Пустили по городу слух, что вы испугались и не стали удалять зуб. Хотя это естественно. Я, наоборот, удивляюсь, как они еще долго молчали, как они еще могли столько времени терпеть, что в нашем городе появилось что-то незаурядное. Но знайте, если вы пойдете на какие-нибудь компромиссы, – Мережковский посмотрел на него воспаленно и пальцем перечеркнул его крест-накрест… – Так, завтра утром к вам придет человек с зубом. Мы придем с ним, пускай будут объективные свидетели. И все – с кривотолками надо кончать…
На другое утро Мережковский вел под руку по улице человека в свитере, похожего на артиста Никулина. Гражданственно поглядывая на встречных, он время от времени останавливал знакомых, чтобы рассказать, куда, с какой целью он идет. Он остановил двух рослых десятиклассников и сказал им:
– Привет, направляемся к Чеснокову. Какие-то гады пустили о нем сплетню, надо давать бой. Очень сложный случай, – кивнул он на Никулина. – Пойдемте с нами, надо, чтобы были свидетели.
– В школу опоздаем, – заколебались десятиклассники.
– Успеете.
По пути Мережковский остановил и повел за собой старика, который прогуливался без дела.
В поликлинику они вошли в довольно людном обществе и проследовали к зубоврачебному кабинету.
В двери кабинета показался Чесноков, он надевал халат.
Мережковский выдвинул Никулина вперед.
– Вот человек, о котором я вам говорил…
– Пройдите, – сказал Чесноков. – Только закройте, пожалуйста, дверь.
– Ничего, ничего, – успокоил его Мережковский и прикрыл дверь слегка, так, чтобы было видно всем.
– Садитесь, – сказал больному Чесноков.
У него был усталый вид, и двигался он замедленно, скучно, как человек, делающий что-то надоевшее в сотый или тысячный раз.
– Ну что же, этот зуб вам не нужен, сейчас мы его…
К двери кабинета подходили медсестры и больные, спрашивали:
– Что случилось?
– Чесноков, – оборачиваясь, объяснял Мережковский. – Очень трудный случай. Тихо.
Из кабинета послышался стон.
– В чем дело?! – раздраженно спросил Чесноков.
– …ойно! – простонал Никулин, очевидно, с открытым ртом.
– Не может быть, вам не больно!
– А! – крикнул Никулин.
– Черт возьми, не можете минутку потерпеть?..
– А! – еще громче вскричал больной.
– Все же, все! – разозлился Чесноков.
В коридоре было тихо.
Через некоторое время Никулин вышел. Его пропустили, затем в растерянности все пошли за ним по коридору.
– Ну что? В общем, порядок? – бодро спросил Мережковский, надеясь выправить положение.
Никулин взглянул на него печально и не ответил.
– Чудес не бывает, – сказал старик.
Чесноков, опершись на руку лбом, сделал запись в тетрадь. Потом он снял халат и повесил на гвоздик, хотя рабочий день только начался. И запер шкаф на ключ.
Вернувшись домой, он лег на диван и закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Кто-то постучал в дверь – он лежал тихо, словно спит или умер, чтобы поняли, что комната пуста.
Пробили стенные часы. Еще раз постучали в дверь.
Эта пришла Вера, врач той же поликлиники, – жизнерадостная хорошенькая девушка в очках, которые ей очень к лицу.
– Абсолютно нормальная, – встряхнула она градусник. – Я просто не имею права выписывать вам бюллетень! Вставайте и марш на работу.
– Я не могу, – сказал Чесноков, – я болен.
– Нельзя быть таким впечатлительным. Больные вас обожают, начальство вас опекает, что вам еще нужно? – Говорила она весело, лучась улыбкой, которая ей очень шла. – Вы должны ходить вот так! Вам завидуют! Черт подери, этим надо гордиться. Если бы вам все время было легко, то грош вам цена. Это хорошо, что у вас трудности. Только не гневите судьбу. Вы вот можете себе позволить – лег и не пойду на работу. И знаете, что вам за это ничего не будет. А если бы я это себе позволила? – Она помолчала, глядя на него серьезно, подозрительно. – Смотрите, а то я буду думать, что я в вас ошиблась.