С любимыми не расставайтесь! (сборник)
Шрифт:
– Любопытно было бы услышать, с какими дамами еще был знаком ваш господин.
– Еще в него была влюблена девица Альтидисора.
– Тоже принцесса?
– Это была горничная, но ей едва стукнуло пятнадцать лет. Самая здоровая девушка во всем замке. Но при виде Дон Кихота ей сразу становилось дурно, и подругам приходилось расшнуровывать ей корсет.
– Мы корсетов не носим, у нас и так все в порядке. Так что же там с ней стряслось?
– Она пела ему под лютню и молила Бога, чтобы Дульсинея так и не вышла из-под волшебных чар и чтоб он не насладился
– Дура стоеросовая. Дворцовая подметалка.
– Теперь вам ясно, что это был за человек? И это только начало. Если бы наш гость Санчо Панса не поленился и продолжил свой рассказ о любовных похождениях пресловутого Дон Кихота, то мы бы наверняка услышали немало интересного! – рассудил жених.
Санчо сказал, наливаясь гневом:
– О подлые, нескромные, неучтивые, невежественные и косноязычные люди! Наушники и клеветники! Вы думаете, я пришел к вам ради вашего пирога? Я пришел взглянуть на ту, перед которой так тяжко виноват. Не вам, а ей я хотел передать все слова моего господина, которые он обращал к ней. Может быть, я сболтнул что-нибудь и не так. Дурак в своем доме скажет лучше, чем умник в своем. Но знай одно, Альдонса, – страшнее всего была для моего господина мысль, что какая-нибудь девица его пленит и заставит нарушить обет целомудрия, который он дал владычице своей Дульсинее. И вот как он стенал ночами, не давая мне заснуть: «Для одной лишь Дульсинеи я – мягкое тесто и миндальное пирожное, а для всех остальных я – кремень. Одна лишь Дульсинея для меня прекрасна, разумна, целомудренна, изящна и благородна. Все же остальные безобразны, глупы, развратны и худородны. Природа произвела меня на свет для того, чтобы я принадлежал ей, а не какой-либо другой женщине».
– Да что же это в самом деле! Он же и знать меня не знал! – возмутилась Альдонса.
– Знал он тебя, знал, в том-то и дело.
– Вот наконец кое-что и выясняется, – обрадовался жених.
– Когда еще он скромно и бесславно жил в своем селе, ел винегрет и читал рыцарские романы и звали его просто Алонсо Кихано, – сказал Санчо.
– Тощий Алонсо Кихано, – поразилась Альдонса.
– Иногда он забредал в наше Тобосо и тут влюбился в тебя за твою миловидность.
– Я не обращала на него никакого внимания.
– Ты не обращала на него внимания, но ты показалась ему достойной быть владычицей его помыслов. И он выбрал тебе имя, которое не слишком бы отличалось от твоего собственного, но в то же время напоминало бы имя какой-нибудь принцессы – Дульсинея Тобосская. Потому что ты родом из Тобосы.
– Но он и слова мне не сказал!
– Потому что его чувство всегда было возвышенным и далее почтительных взглядов дело не заходило.
– Тощий Алонсо Кихано…
– Алонсо Кихано Добрый, так его все звали в Ламанче.
– Вот и вышло все на чистую воду, – сказал жених.
– Что вышло-то? – вскинулась мать.
– То, что они были знакомы и встречались!
– Какие же это встречи? Человек три раза в жизни видел девушку и ничего себе не позволил, а только пялил глаза, может быть, с другого конца улицы!
– Какая разница, сплетни все равно будут.
– Если ты сам не станешь трепать языком, то и сплетен не будет. У нас и читать-то никто не умеет, и знать никто не узнает, что там в Толедо написали, – сказал отец.
– А если даже сюда и дойдет какой-нибудь слух? Что плохого в том, что твоя жена стоит такой любви? – добавила мать.
– Что делать, когда настоящие парни уходят в город, то и такой может поторговаться.
– А если сюда понаедут городские молодчики, любители романов, да начнут из любопытства подбиваться к моей жене? На будущее вот тебе мой совет, дорогая: дальше постели ног не вытягивай! – сказал жених.
– Это он ревнует, потому и беснуется, – объяснила мать.
– Ревновать-то я не ревную, а зло меня берет, это верно, – ответил жених.
– Об этом я и говорю.
Отец решил:
– Давайте закругляться. Вспомните, Санчо, не нужно ли вам сменить дверь в кладовку?
– Пора бы, – согласился Санчо. – А не надобны ли вам листья для шелковичных червей?
– Не помешали бы и листья.
– Вот что, дружище. Вы должны сказать всем и объявить, что Дульсинея – не она.
– А кто же тогда Дульсинея?
– Кто угодно, только не она.
– Та, с родимым пятном над губой, Марсела, – вмешалась мать.
– Марсела – Дульсинея, – подтвердил отец.
– Он перед ней становился на колено? Она и Дульсинея.
– Ее заколдовали – значит, Дульсинея она. А что написали в книге несведущие люди – нас не касается. Санчо Панса лучше знает.
Отец показал на дочь:
– Не она?
– Не она, – сказал Санчо.
– А кто? – спросила мать.
– Не знаю.
– Черт побери, Дульсинея – Марсела с родимым пятном! Ведь так, Санчо? – рассердился отец.
– Так, – согласился Санчо.
– Кто Дульсинея?
– Марсела с родимым пятном.
Отец обратился к жениху:
– Доволен?
– И пускай оповестит жителей Тобосо, что между Альдонсой и Дон Кихотом ничего не было, – потребовал жених.
– Если она вообще не Дульсинея, зачем же оповещать, что между ними ничего не было? – вмешалась мать.
– Дурень, если Санчо начнет ни с того ни с сего кричать, что между ними ничего не было, – это как раз и посеет ненужные подозрения, – поддержал ее отец.
– Хорошо, тогда пускай он скажет хотя бы нам, было что-нибудь между ними или не было? – настаивал жених.
– Изверг естества! Подвал гнусностей! Копилка небылиц! Неужели тебе еще не ясно, что между ними ничего не было? Санчо, повтори ему, что ничего не было!
– Ничего не было, – сказал Санчо.
– Ничего не было! Понял?
– Он и видел ее всего раза три, и то еще до того, как немного тронулся в уме.
– До того, понял?
– Она тогда и внимания на него не обратила.
– Она и внимания не обратила! Понял?
Тут вступила Альдонса:
– Понял он, понял. А теперь, женишок, держись за скамейку, я тебе скажу правду.