С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
— К тому же, — продолжала Надежда, — у нас много говорили о войне с французами. Все обсуждали битву при Аустерлице, и я...
— Эта баталия вызвала в обществе самые нелепые толки! — тотчас перебил её государь, забыв о сути их разговора. — Никто в России не понимает, что произошло под Аустерлицем. А я говорил и буду говорить, что борьба с империей Наполеона не кончена. Она потребует от нас неимоверных усилий. Тильзитский мир — не более чем передышка... Впрочем, вы воевали в Пруссии и знаете, какова французская армия...
— Да, ваше величество. И если женщине идти в армию, — то в годы суровых испытаний для Отечества, в годы небывалых доныне войн!
Она замолчала, глядя на императора. Он ходил перед ней по кабинету во власти каких-то своих дум, по привычке сплетая и снова разводя длинные пальцы белых холёных рук. Затем Александр Павлович остановился перед Надеждой.
— Вы дали первый пример в России. Ваше имя будет занесено на скрижали истории. Женщина — в армии, с оружием в руках, на поле жестоких битв! Я был безмерно удивлён. Некоторые говорили мне, что вами движут низменные страсти. Я велел произвесть дознание в полку, и все отзывы оказались в вашу пользу. Вы с честью носили звание российского солдата. Я желаю вас наградить...
Государь подошёл к столу, где лежали её бумаги, взял маленькую коробочку, оклеенную бархатом, достал из неё золотой перстень с бриллиантом и надел на палец Надежде.
— Вот эта награда. Ещё вы получите мой собственноручный рескрипт с описанием ваших подвигов. Я также напишу письмо вашему отцу. Вы вернётесь домой с почестями...
Эти слова прозвучали для Надежды как гром с ясного неба. Минуту назад ей казалось, что она уже победила, и вдруг такой необъяснимый поворот.
— Домой?! — воскликнула она в ужасе. — О нет, ваше величество, не отправляйте меня домой!
— Почему, мой маленький солдат? — удивился государь. — Ваши тяжкие труды воинские окон...
Не дав ему договорить, Надежда бросилась перед Александром Павловичем на колени, схватила его руку своими холодеющими пальцами и заплакала:
— Не отправляйте меня в Сарапул! Прошу! Умоляю вас, ваше величество...
— Да что случилось с вами? О чём вы плачете? — Он наклонился к ней участливо.
Надежда не могла больше вымолвить ни слова. По щекам у неё бежали слёзы, губы дрожали. Государь силой поднял её с колен, дал свой носовой платок с вышитой в углу маленькой короной.
— Ну, отвечайте мне!
— Ваше величество, — всхлипывая, она посмотрела на Александра Павловича по-собачьи преданными глазами, — позвольте мне остаться...
— Где остаться?
— В армии.
— Вам?! В армии?! Что за фантазия! Нет, это совершенно невозможно! — Он отступил от Надежды на несколько шагов и пожал плечами, недоумевая, как такое могло прийти ей в голову. — Одно дело — поход. Короткая кампания, как в Пруссии, пусть даже неудачная. Но постоянная служба — это совсем другое. Не представляю, как вы сможете быть в полку...
— Но я была в полку, ваше величество. — Надежда вытерла щёки его платком. — Целых восемь месяцев. И все мои начальники написали вам, что я достойно носила мундир.
— То была война. Там некогда присматриваться друг к другу. В мирной службе все иначе. Вас разоблачат...
— Но почему?
— Потому что... — Александр Павлович взглянул на неё и запнулся.
— Разве я плохо выгляжу в форменной одежде, ваше величество? — спросила она.
Он ничего не успел ответить, как Надежда положила свою ладонь на воротник мундира. Глядя на императора, она повела очень медленно руку вниз: по белой перевязи, по малиновым лацканам на груди, по широкому кушаку, лежащему на талии, по тёмно-синим парадным панталонам, толстая и ворсистая ткань которых скрывала крутой изгиб женских бёдер.
Александр Павлович, невольно следивший за этим движением, покраснел, как обычно краснеют блондины, — мгновенно и до корней волос.
— Мундир сидит на вас прекрасно! Мне это сразу понравилось. Но есть же разные другие... обстоятельства.
— Поверьте, ваше величество, каждая женщина примеряется к ним по-своему, и мне не будет трудно. Я проверила это в Польском полку.
Столь откровенные объяснения снова привели государя в замешательство, и Надежда, воспользовавшись этим, перешла в наступление:
— Позвольте мне остаться!
— Нет, это невозможно, — повторил он, но уже без прежней уверенности в голосе. — Но главное... Главное, почему вы спорите со своим монархом?
— Я не смею спорить с вами... — Она подумала, сняла с пальца перстень и положила его на стол. — Я лишь хочу просить другую награду.
— Другую?!
— Да. Чин офицера.
Она повернулась к нему лицом, щёлкнула каблуками и вытянулась по стойке «смирно»: плечи назад, корпус несколько вперёд, колени вместе, носки врозь, ладони по боковым швам панталон, подбородок в прямом углу с воротником, лицо каменно-безразличное, взгляд устремлён вдаль. Государь обошёл вокруг Надежды, осматривая её солдатскую «позитуру», и покачал годовой:
— Отменное упрямство. Это у вас фамильное или приобретённое на службе в моей армии?
Она молчала, всё так же глядя вдаль.
Александр Павлович, который в свои тридцать лет имел немалый опыт в разыгрывании всевозможных дипломатических и придворных комбинаций, подумал, что эта молодая женщина первый раунд переговоров с ним отнюдь не проиграла и он действительно не знает, что ему теперь делать.
Искренность её не вызывала сомнений, рвение к службе было очевидным, храбрость требовала воздаяния. Что-то особое, конечно, крылось за её категорическим отказом возвращаться домой, но ведь она рассказала ему — что. Если касаться этой жестокой семейной коллизии, то в споре между мужем и женой он склонен был поверить жене, стоявшей перед ним навытяжку в солдатском мундире, а не мужу — какому-то там чиновнику 14-го класса Чернову. Черновых у него в России много. А такая женщина, кажется, одна...
Император, заложив руки за спину, ушёл к окну, там отодвинул штору и долго смотрел на площадь перед Зимним, где мела позёмка. Он несколько раз оглянулся на Надежду. Она стояла как изваяние. Быстрыми шагами Александр I вернулся к столу и бросил ей:
— Вы хорошо обдумали своё решение?
— Так точно, ваше величество!
— Тогда слушайте. Я произведу вас в офицеры...
Она сделала движение к нему. Он остановил её жестом и продолжал:
— ...но после того, как вы примете на себя выполнение условий договора...