С прибоем на берег
Шрифт:
– У меня будто сердце чувствовало, - вздохнула жена Киселева.
– Перед самым рейсом заскочил он к нам на минутку. «Вы уж, - говорит, - за родненькой моей присмотрите», хотя у той и мать, и сестры были. Глянула я ему вслед, и душа у меня от тоски сомлела. Мужу-то ничего не сказала, а сама все эти дни как на иголках жила.
– Когда вскрылась река, тело его в тридцати верстах ниже по течению обнаружили. Успел он дверцу кабины распахнуть, выскочил, но головой об лед зашибся… Хоронили его с большими почестями. Все городское начальство присутствовало, представители нефтеразведки тоже венок принесли. А вот мамка твоя так с ним и не простилась. Видать, брякнул кто-то не подумавши, и горячка с ней приключилась. Долго еще после похорон в больнице лежала. Вышла чуть жива, грудишки пустые. Удивительно, как она выходить-то тебя сумела…
– На первых порах мы ее частенько навещали, - продолжила за него жена.
– А после, когда она к своим жить перебралась, реже стали видеться. Года через полтора вышла она замуж за отчима твоего теперешнего, уехала из города. С той поры мы о семье вашей только от Архиповны узнавали, делилась она с нами тем, что самой удавалось выведать.
– Сама-то не больно много знала.
– Таисья Архиповна невесело улыбнулась.
– Уговор блюла… Лишь в кои годы, когда душа не выдерживала разлуки, ездила, чтобы хоть издали увидеть своего Юроньку.
– Она ласково взглянула на племянника. Юрий опустил глаза, так стало стыдно и за себя самого, и особенно за бессердечие матери.
– Спасибо, хозяева дорогие, и за ужин, и за добрые слова, - поднялась из-за стола тетка.
– Отправимся мы теперь к Егорушке.
– И мы с вами, если позволите, - заторопилась жена Киселева.
– Нет, старуха, мы в следующий раз. Пусть сегодня они- наедине с ним побудут, - остановил жену Петр Николаевич.
Городское кладбище находилось в тенистой березовой роще, наполненной птичьим гомоном. Подражая то щеглам, то зябликам, самозабвенно заливались скворцы, с верхушек деревьев доносилось картавое воронье карканье. А внизу побрякивали железные венки о надгробия. Вечер выдался ветреным.
Юрий с теткой подошли к обнесенной металлической оградкой могиле, над которой возвышалась четырехугольная пирамидка со звездой. Могильный холмик был обнесен бетонным буртиком и засажен цветами, оградка совсем недавно покрашена. Чувствовалось, что за могилой постоянно присматривают.
Таисья Архиповна отворила тихонько дверцу оградки, вошла и расслабленно опустилась на колени.
– Братец мой любимый, - негромко запричитала она.
– Сына я к тебе привела, кровиночку твою единственную, а ты не встанешь нам навстречу, не откроешь свои глазоньки…
– Тетя, милая, успокойтесь, - тронул ее за плечо Юрий, сам не в силах сдержать слез. В этот момент он не осознавал, были ли это слезы жалости или обиды за то, что уже шестнадцать лет лежит под этими березами родной ему человек, а он только впервые пришел навестить его. Нет, не имела права мать поступить так жестоко, трудно будет простить ей это…
– Помни о нем, Юронька, - повернула к нему скорбное лицо тетка.
– Щедрое сердце и большая любовь погубили его…
– Да, тетя, теперь я никогда не забуду отца, - сказал Юрий, - никогда не забуду.
Именно сейчас созрело в нем окончательное решение восстановить справедливость. Как это сделать, он еще не знал, но слышал, что даже настоящие фамилию, имя и отчество можно сменить на любые другие. У него же совсем наоборот: он будет менять чужое на свое собственное, законное.
ГЛАВА 13
Ермоленко воспринял повышение Юрия как что-то само собой .разумеющееся.
– Как прикажешь к тебе обращаться?
– с простодушной улыбкой спросил он Юрия.
– На «ты» или на «вы»?
– А ты сам как считаешь?
– Придется выкать. Тыкание подрывает командирский авторитет.
– Смотря где. На службе - да, а здесь, в общежитии, мы с тобой как были, так и остались товарищами.
– Сложно это очень, там - одно, здесь - другое. Боюсь запутаюсь.
– Поменьше говори, побольше делай - не запутаешься!
– рассмеялся Юрий.
– Кстати, как твои новички?
– Роют землю носом, - пошутил Ермоленко.
– Какие они, в сущности, еще мальчишки, - сказал Юрий.
– Ты знаешь, дублер Файзулаева застрял сегодня па колейном мосту и чуть не заревел от досады.
– Маменькин сынок, наверное?
– Да нет, рабочий паренек, профтехучилище закончил, па заводе немножко поработать успел.
– Тогда, значит, самолюбивый очень. Это хорошо, такой на шкентеле тянуться не будет.
– Видимо, да. А с хорошим почерком среди твоих никого нет? Мне временно писарь н^жен, пока вот эти пеленки не сниму, - кивнул Юрий на свои бинты.
– Почерка я не проверял, но один у меня художественное училище закончил. Коль рисовать умеет, писать красиво тоже, наверное, может.
– Пришли его на пару дней в канцелярию.
– Есть прислать!
– приложил руку к непокрытой голове Ермоленко, и оба снова прыснули от смеха.
– Что-то я в библиотеку дорогу забыл, - вздохнул Ермоленко,- текучка заела. Так и заскорузнешь, как кирзовый сапог. Ты еще Франсуазу свою не сдал? Дашь почитать?
– Хватилась кума… Я после нее еще дюжину книг прочел. Если хочешь, возьми у меня в тумбочке свежие журналы.
– Как ты высыпаться умудряешься? Ложишься, когда я уже второй сон вижу, встаешь раньше меня.
– Не хочу проспать все царство небесное. И тебе не советую.
– Тебе легко говорить, а тут едва примешь горизонтальное положение, так глаза автоматически и закрываются.
– А. ты побольше в вертикальном находись.
– Сам небось в постели читаешь.
– Что положено Юпитеру, то не положено быку.
– Сам ты бык! Ну давай какой-нибудь журнал, - проворчал Ермоленко, устраиваясь за столом.
В сущности, он был вовсе не лентяй, целыми днями крутился на технической позиции и в учебных классах, имел права на вождение бронетранспортеров и танков, назубок знал уставы и наставления. Стремление соснуть лишний часок было, пожалуй, его единственной слабинкой.