С прибоем на берег
Шрифт:
– Шамшурин? Андрей Флегонтович? Знаком с ним. Толковый был лесничий, браконьерам спуску не давал.
Только он уже несколько лет как на пенсию оформился. Фронтовые раны его мучают. А вашу телеграмму должны были сохатинские телеграфисты дальше по телефону передать. Связь у нас четко работает, не обижаемся на почтовиков. Мой вам совет: справьтесь, прежде чем ехать в Ключ, в районной больнице. Шамшурин в ней частый гость.
Попутчик правильно сориентировал Юрия.
– Вчера утром доставили, - ответил дежурный врач.- Сильное кровотечение открылось. Он же с сорок пятого года с простреленным легким живет. А теперь у него в обоих обширные абсцессы. Кровь мы и на этот раз сумели остановить, но долго ему, увы, не протянуть… О вас он нам говорил, все переживал, что не сумел встретить, а послать кого-нибудь было поздно. Вы -сын его фронтового друга?
– Да.
– Ну что ж, сейчас он лучше себя чувствует. Возьмите халат и пройдите в палату, только не очень его утомляйте.
Шамшурин лежал на постели, вдавив в подушку коротко стриженную, с пепельно-серыми волосами голову. Впалые его щеки были покрыты неестественным румянцем, глаза прикрыты восковыми веками. Кажется, он дремал.
– Здравствуйте, Андрей Флегонтович, - негромко произнес Юрий.
– Я Русаков.
– Неужто?
– попытался привстать больной.
– Добрался все-таки? Молодец, парень!.. А я, видишь вот, сплошал.
– Ничего, скоро подниметесь на ноги. Я только что говорил с вашим врачом.
– Я сам себе самый лучший лекарь. И медвежатиной, и барсучьим жиром лечился - не помогло. Ну садись возле меня. Кто же тебя надоумил меня разыскивать?
– В письме отцовском с фронта о вас прочел. А потом в его блокноте нашел ваш адрес.
– Верно, на фронте мы с твоим отцом не только друзьями, побратимами стали. Он вот жизнь мою почти на четверть века продлил. Полуживого на руках из волн морских вынес. До сих пор казнюсь, что на похороны его не поехал.
– Извините, Андрей Флегонтович, что я к вам с пустыми руками явился, я сюда прямо с самолета.
– Выбрось из головы, сынок! К гостинцам я не приучен, не от кого мне их получать. Бобылем до староста прожил. Домой после войны с дырявой грудью вернулся, никакой бабе жизнь губить не стал, детей сиротами оставить боялся… Остановился-то где?
– Пока еще нигде.
– В лесхозовское общежитие пойдешь, я черкну записку-там примут. Помоги мне сесть поудобнее, подушку за спиной подоткни. Вот так, спасибо, сынок. Теперь слушай. С отцом твоим в сорок третьем свела меня военная судьба…
В этот вечер Шамшурин успел рассказать немного. Пришел дежурный врач и деликатно выпроводил посетителя. Не позволили им долго беседовать и в следующие разы. И все же за четыре дня, проведенных в Сохатино, Юрий узнал многое из того, чего не было в наградных листах, копии которых он позднее заполучил, обратись через военкомат в Центральный архив.
По ночам Юрий беспокойно ворочался на скрипучей, расхлябанной койке леспромхозовского общежития, ему снились атаки и перестрелки, даже могучий храп дюжего соседа-промысловика казался ему пулеметными очередями.
Особенно запомнился ему рассказ Шамшурина о бое за косу Фриш-Нерунг возле блокированной крепости Пиллау, запечатлелся в его сознании так, словно он сам участвовал в первом броске десанта на обагренный кровью берег…
Егор Русаков тогда только что возвратился из госпиталя. Явился он в самую горячую пору.
– Принимай свое отделение, Архипыч,- сказал ему командир десантного взвода.- И не. огорчайся, что всего четыре человека у тебя под началом, с часу на час пополнение прибудет. Жаль, что времени нет новичков поднатаскать…
Больше всех обрадовался возвращению отделенного командира старший краснофлотец Андрей Шамшурин.
– Шибко скучал я без тебя, Егор, - пожаловался он.
– С тоски даже курить бросил, ни разу за все время к кисету не прикоснулся.
– Табачок-то сохранил?
– спросил Егор.
– Давай тогда закурим по одной… Жарко тут, видно, будет. Сильно немец косу эту укрепил. Танки в землю закопал на манер дотов, пулеметов понаставил.
– Разве нам впервой такое, Егор?
– Обидно помереть перед самой победой…
– Мы с тобой везучие! Пули нас наповал не бьют, а только метят.
– Пуля, она дура, Андрей.
Пополнение пришло перед самой посадкой на десантные боты. Грузились ночью при свете карманных фонарей. Небольшие суденышки мотало возле временного причала, сходни были мокрыми и скользкими. Кое-кто из десантников выкупался в морской водичке еще до отдачи швартовов.
Десантный отряд шел без огней, в сторожной тишине слышно было лишь тарахтение движков да плеск волн о форштевни.
Привалившись к брезентовому чехлу, Шамшурин пытался вздремнуть, но от качки голова моталась и стукалась о жесткое ребро деревянного шпангоута. Так же безуспешно старался заснуть и Егор. Обоим хотелось сохранить побольше сил перед высадкой.
В небе вдруг что-то беззвучно лопнуло - сразу же стало светло как днем.
– Обнаружили, гады! Люстру повесили!
– крикнул старшина мотобота.
– Заводи мотор!
– скомандовал он одному из матросов.
Медленно опускаясь на парашюте, горела над морем ослепительная бомба. В колеблющемся световом мареве сваливались в пике вражеские пикировщики.
Сторожевые катера отдали буксиры мотоботов и брызнули вверх трассами крупнокалиберных пулеметов. У мотоботов же было единственное средство защиты - маневр. Словно стая черепах, расплывались они в разные стороны.
«Бум-ах! Бум-ах!» - вздыбливая водяные столбы, громыхнули разрывы бомб.
– Мимо! Мимо!
– стоя у борта, кричал Шамшурин.- Никого пе накрыло!
– Не торчи наверху, Андрей!
– окликнул его Егор.- Словишь осколок!
– Двум смертям не бывать, Егор! Горит, один фашист горит! Все, пошел на дно рыбу кормить!
Как попало отбомбившись и бесцельно расстреляв боезапас, вражеские самолеты ушли.
– Больше не прилетят, - успокоил новичков Егор.
– Нынче не сорок первый год, из последних сил тужатся. Вот обнаружили нас - это плохо. На косе теперь горячим приветом встретят. Как прыгнем в воду, гуртом не идите, рассыпайтесь в цепь. Гранаты и диски надежней закрепите.