Саламина

Кент Рокуэлл

Теперь не столько из-за темноты, сколько из-за совокупности других сезонных явлений у людей начинается период безделья, от которого можно было бы сойти с ума, если б долгая ночь действительно влияла на психику так угнетающе, как об этом иногда говорят.

Море — место их охоты — лежит в родовых муках преобразования, и, пока не закончится его превращение в сплошной лед, у охотника лишь изредка появляется возможность покинуть сушу. Сумерки и безделье. Прибавьте к этому угрозу голода, настолько реальную, что для наименее предусмотрительных наступление голода сдерживается только маленькими пособиями из обедневшей муниципальной кассы и в период моего кратковременного

пребывания здесь займами из банка. Эта угроза настолько реальна, что в соседнем торговом пункте, Нугатсиаке, в начале декабря многие жители были вынуждены есть своих собак, камики и шкуры, покрывающие каяки. Всех этих трудностей достаточно, чтобы вызвать подавленное состояние, если бы оно таилось в людях. Но зима здесь самое веселое время года. Чем темнее становится, тем веселее живут гренландцы. Веселье достигает высшей точки в рождественские праздники.

Подавленное состояние? Нет. Разве что загрустит в своем большом доме старый Троллеман, погрузивший красный нос в скандальную хронику прошлогодних газет. Он читал, размышлял, обдумывал свои обиды. Дни мрака донимали его. Троллеман вынашивал тайные планы, придумывал способ уморить меня голодом и холодом. Воспользовавшись нехваткой товаров в лавке, он отказал мне в продаже таких предметов первой необходимости, как масло для лампы, уголь и основные продукты питания. Дурацкий способ. Он мог бы сообразить, что я обойду его с помощью друзей. Здесь нам хорошую услугу оказал Рудольф, он помогал в лавке, знал, что есть на складе, и держал нас в курсе дела. Больше того, Рудольф делал для нас покупки. Мы смеялись над всей этой затеей, она помогала нам коротать темное время.

Конечно, у Троллемана были свои огорчения: во-первых, я поднял цены на белых куропаток. Он болезненно переживал это. В прошлом он закупал их по пятнадцати эре за штуку. Из-за меня цена поднялась до двадцати пяти — кстати, такова цена по прейскуранту.

— Вы нарушаете правила игры, — сказал торговец Троллеман.

— Чьей игры? — спросил я.

И все куропатки, подстреленные этой осенью охотниками, были мои. А куропатки — вкусная еда. То же было и с крабами: с пяти эре их цена поднялась до десяти; и то дешево. Гигантский северный морской краб — восхитительное блюдо. Наша великая война цен нравилась всем, кроме Троллемана.

А вот и еще история с бивнем нарвала. Позвольте мне рассказать ее полностью, сейчас пора развлечений — обычные занятия в темное время.

Когда-то в дни дружбы я сказал Троллеману:

— Мне отчаянно хочется достать бивень нарвала, чтобы отвезти его домой.

— Здесь, — сказал Троллеман, — их никогда не бывает. Но если попадется, будьте спокойны.

И вот как-то в конце ноября, в очень темную облачную ночь, когда Саламина, маленькая Елена и я сидели в уютной комнате и ели овсяную кашу, вдруг раздался многоголосый крик на берегу. Мы побросали ложки и выбежали на улицу.

— Эмануэль, — кричали отовсюду, — Эмануэль поймал нарвала!

Эхо еще повторяло этот крик, когда я отправил Саламину на берег купить бивень; я научился не доверять Троллеману.

— Стой там, — сказал я ей, — и встреть Эмануэля, когда он пристанет к берегу. Войди в воду, чтобы встретить его, если придется. Достань мне бивень!

Через полчаса она вернулась сияющая. Эмануэль — не тот старый внук ангакока, а другой — обещал ей бивень.

— И как раз, когда я уходила, — добавила Саламина с удовольствием, — прибежала взволнованная Регина.

— Мне кажется, — сказал я Саламине, — нам следует пойти туда опять.

Мы пошли. Зрелище

было дикое: толпа, мужчины, наклонившиеся над гигантской тушей, которую они резали на куски, черная кровь на снегу, стая собак вокруг. И так как свет временами выхватывал только кусочки этой сцены, казалось, что ночь и весь мир полны толпами, собаками и кровавым мясом. Да, вот и Регина, в самой гуще. И Троллеман, поодаль с задранным носом. О, этот нос — барометр. «Тут что-то затевается», — подумал я.

— Вмешайся и узнай!

Саламина, к чести ее, не из тех, кто проталкивается нахально вперед, но в тот вечер я пожалел, что она не из таких. Дождавшись, как и следовало, конца работы, когда Эмануэль освободился, и рискнув подойти к нему, Саламина узнала, что все-таки, несмотря на обещание Эмануэля, бивень — собственность Троллемана. Он потребовал бивень, основываясь на правах начальника торгового пункта.

Не думаю, чтобы Троллеман, который спустя полчаса снова погрузился в свои старые газеты, узнал раньше следующего дня, что я перехватил бивень, дав за него больше, и что в тот же вечер унес его к себе домой.

XXIX

День рождения Елены

А танцы в темное время! Все равно, холодна ли ночь, наполнена ли она ветром и снежной метелью, темна ли: если гренландцам давали возможность танцевать, они танцевали. В этой «танцевальной берлоге» танцевать разрешалось только тогда, когда у кого-нибудь был день рождения. С начала рождественского поста по распоряжению церкви танцы прекращались. Однако детей, родившихся в ноябре, было очень много; в их числе значилась и маленькая Елена. Ноябрь — посмотрим в записную книжку — двадцать восьмое. День приходился на субботу, Елене исполнялось пять лет.

В честь ее мы устроили большой прием. Мы не привыкли к празднованию подобным образом дня рождения ребенка, это был праздник, устроенный в ее честь, где все, между прочим и сама Елена, имели причины радоваться тому, что она родилась. Наверное, она получила удовольствие от праздника, хотя всегда было трудно прочесть мысли на замкнутом спокойном личике тихого, как мышь, ребенка. В этот день ей понравился пирог со свечками на нем, понравились подарки — хотя очень многие из них представляли собой кусок мыла или носовой платок — и новенькие, с иголочки, камики, и чистое праздничное платье, в которое она была одета весь день. Кроме того, она была до известной степени хозяйкой: обошла знакомых и позвала их на кофе.

Праздник, конечно, был кафемиком, на который приглашались все жители поселка поочередно, партиями из стольких лиц, сколько наш дом мог вместить. Особенностью праздника был разукрашенный пирог, вернее два пирога, достаточной величины, чтобы каждый гость мог получить по куску. Пироги с горящими на них свечами и надписями «Елена», сердечками и всякими другими украшениями выглядели так красиво, что Саламина неохотно принялась разрезать их. Да, пироги были прекрасны! Но, как мы сообщили всем, не в этом состояло их главное достоинство, и даже не в их вкусе. Я не могу особенно похвалить его. Их прелесть была тайная — в них мы запекли деньги! То, что последовало после раздачи кусков, больше всего на свете походило на золотую лихорадку на Юконе. Съесть пирог? Да, потом, но сначала раскопки. Гости разрывали ломти на части, растирали их в крошки. Два эре, десять эре, пять эре, пятьдесят — все это только мелкие приманки, а главный приз, крону, нужно еще найти. Гостям страшно нравилась эта игра, они оставались, чтобы посмотреть, как в ней будет участвовать следующая смена; дом был набит до отказа.