Самая высокая лестница (сборник)
Шрифт:
Он прыгнул с обрыва в быструю воду горной реки. Его понесло течением. Закрутили водовороты. Никто не видел, достиг ли он берега.
Отряд доскакал до обрыва и… стоп! Всадники осадили коней. Облако пыли погасло и стало вяло оседать на землю.
— В чём дело, Ахмет? — рассерженно крикнул маленький человек, и зубы его блестели, словно он хотел укусить. — Почему встали? Лев уходит!
— Дальше нельзя, господин. — Ахмет оказался рядом с хозяином. — Граница.
— Чёрт с ней! — Человек в белом разгорячён. Он сдвинул шлем на затылок. — За льва уплачены деньги! Для денег нет границ!
— Вы забываете, господин, что это советская граница. Там вас могут не понять.
— Глупости! Если вы такие трусы, оставайтесь здесь. Я вам покажу…
Босс пришпорил коня, но тут же осадил его: на другой стороне, в мутной дымке, как видение, возникли два пограничника на конях.
Босс сплюнул, развернул коня и поскакал прочь. Отряд пустился вдогонку.
— Четыре убитых льва не так плохо, господин, — сказал Ахмет, догоняя хозяина. — Четыре из пяти совсем неплохо.
Босс молчал. Отряд двигался за ним. Ахмет подал сигнал, и к нему подскакал человек в грязной чалме.
— Где лев Джуры? — спросил Ахмет.
— По-моему, его застрелили третьим. Разве это важно?
— Теперь уж ничего не важно, — сказал Ахмет. — Дело сделано.
Облако пыли — красное облако — становилось всё меньше и слилось с маревом знойного дня.
Два советских пограничника склонились над вспаханной полосой и долго разглядывали свежие следы. В широкополых брезентовых шляпах, в гимнастёрках с отложным воротничком, какие носят в южных районах страны, они были похожи на ковбоев или путешественников. Чуть поодаль стояли их кони, соловые [1] с белой, словно поседевшей гривой. Лошади втягивали ноздрями упругий холодок горной речки, но подойти к воде не решались — путь им преграждала вспаханная полоса, на которую опытный пограничный конь никогда не ступит без команды.
1
Соловые — масть: желтоватая со светлым хвостом и гривой.
На мягкой земле чётко, как штемпеля, были отпечатаны следы, каких ни одному из бойцов не приходилось встречать ранее. Одна большая ямка и четыре поменьше. След был похож на цветок фиалки.
— Ничего себе лапа! — воскликнул невысокий пограничник с облупившимся от солнца носом. — Тигр? Барс? Что ты на это скажешь, Костин?
— Откуда здесь тигры! — отозвался белобровый Костин, не отрывая маленьких цепких глаз от следов. — Барсы встречаются.
— Может быть, нарушитель надел ботинки на «барсовой» подошве?
— У барсов лапы меньше, — отозвался Костин, рассматривая загадочные следы.
По земле пробежала маленькая ящерица. Она пересекла таинственный след и исчезла в камнях.
— А львы здесь не водятся? — неожиданно спросил невысокий, с облупившимся носом.
— Львов здесь нет. Я второй год служу.
— На той стороне могут завестись. А следы ведут оттуда.
— И там нет львов, — стоял на своём Костин.
— Сегодня нет, а завтра заведутся. — Он был упрямым, этот облупившийся нос. — Ты никогда не слышал про сафари? Богачи устраивают охоту на львов. Где захотят, там и устроят. Были бы деньги, а львы найдутся.
— Случается, что звери убегают из зоологического сада, — неуверенно сказал Костин. — Надо доложить на заставу. Неужели лев перешёл границу?
Пограничники подошли к коням. И, поймав ногой стремя, очутились в седле.
На каменистой тропе тревожно, весело загремели щелчки подков. И далеко в горах, поросших лесом, те же щелчки повторило эхо — тень звука.
А следы таинственного нарушителя границы лежали на земле, как большие фиалки.
Лев шагал медленно, бесшумно опуская тяжёлые запылённые лапы. Его погасшие глаза устало смотрели перед собой. А хвост с бурой кисточкой на конце висел плетью. Низкие ветки порой задевали за гриву, похожую на языки бурого пламени. Грива свалялась, запылилась, и в ней застряли клочья сухой травы. Бока льва вздрагивали. Зверь тяжело дышал.
Временами лев останавливался, закрывал глаза и напрягал слух. В лесу было тихо. Но лев слышал жалобное блеяние козы, крики загонщиков, лай собак, выстрелы и ни с чем не сравнимый рёв его грозных сородичей, которых будят и выгоняют из логова.
В памяти льва узкими серебристыми рыбками мелькали листья олив, а в глаза бил жёлтый огонь цветущих дроков. По жухлой, мёртвой траве скользили синие тени копей. Кирпичнокрасная земля дымилась, словно подожжённая, и вылетала из-под ног, как лента бешеного транспортёра.
Гей! Гей! Гей!
Лай, крик, свист…
Лев открыл глаза — и сразу всё смолкло, оборвалось. Где- то над головой в листве выводила трель птичка-невидимка. Редкие солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую кущу горного леса, бросали на тропу соломенные блики. В небе виднелась отработанная, оставшаяся с ночи луна. Она была похожа на стреляную гильзу.
Лев отряхнулся, словно хотел отделаться от тяжких воспоминаний, понюхал воздух и двинулся дальше. Было непонятно, что он ищет: добычу на обед или дорогу в родные края.
Дальше путь льва проходил у основания высокой базальтовой стены, на которой древний художник изобразил барсов, гепардов, куланов, туров. Рядом с ними были изображены охотники в барсовых шкурах, держащихся на одном плече. В руках охотники несли короткие копья с кремнёвыми наконечниками и луки со стрелами. В конце стены, несколько особняком, был изображён лев. Он был крупнее всех остальных зверей, а его осмысленные глаза больше походили на глаза человека. Рядом со львом, вместо охотника с копьём, стоял юноша в барсовой шкуре, с молотком и зубилом. Это уже была не охота, а искусство: лев позировал юному художнику.