Самый завидный подонок
Шрифт:
Генри хватает меня за руку, ставит по другую сторону от себя и хватает Смакерса на руки, даже не сбавляя шага. Он бормочет что-то об угрозе переписок во время вождения, но я застряла на его странной галантности.
Толпа сгущается еще больше недалеко от станции метро, Генри держит Смакерса под контролем. Незнакомцы, как правило, не могут удержать Смакерса. А у Генри получается.
— Ты хорошо справляешься с ним.
— Мы выросли с этими собаками, — говорит он.
И тут я узнаю угол, на котором мы стоим.
— Эй, мы должны пройти до следующей улицы.
— Что?
— Гриффин Плейс — мое любимое здание, — я указываю на статую, припавшего к земле крылатого льва. — Видишь? Моя сестра Карли и я… это просто одно из наших любимых мест.
— О, здание Рейнхольда, — говорит он.
— Верно, — отвечаю я. — Ты, наверное, знаешь все названия.
— Будучи самовлюбленным, знаешь ли. Все приходит с опытом.
— Рейнхольд, — произношу я, пробуя слово на вкус, как будто узнала имя старого друга.
Мы приближаемся к нему.
— Во всем Манхэттене? Тебе больше всего нравится Рейнхольд? — он звучит недоверчиво.
— Что? Оно великолепно.
— Хмм, — он, кажется, считает это странным выбором. Глядя на это глазами генерального директора архитектурной фирмы, я полагаю, что так и есть. Здание невысокое, оно не особенное с точки зрения модного расцвета, оно даже не старое: здание вроде 1940-х годов, полностью из серого блочного камня и глубоких прямоугольных окон. Но грифон классный. Храбрый друг-защитник, рот которого открыт в безмолвном реве.
Генри притормаживает на другой стороне улице, посреди квартала.
— Что с этим? — как будто он пытается это увидеть. Он действительно хочет знать.
— Это грифон, — говорю я ему.
— Что такое с этим грифоном? Они есть на многих зданиях.
— Не знаю, — отвечаю, но я знаю.
— Эстетический?
— Нет, — я ощущаю на себе его взгляд и знаю, что скажу ему. Я хочу этого. Не знаю почему. — Символический.
— И что он символизирует?
— Момент времени, — говорю я. — Когда мы с сестрой только приехали сюда, мы заблудились. Сели в автобус, и это была катастрофа, — я улыбаюсь, словно ничего особенного в этом нет, но это было ужасно. — Она плакала, а я показала на этого грифона и выдумала глупую историю о том, что он наш храбрый друг-защитник.
Наступает тишина, и я думаю, не сказала ли я слишком много.
— Он помог? Грифон?
— Очень, — отвечаю я. — Она перестала плакать, и мы сфотографировали его. Я распечатала один снимок и повесила на кухне. По крайней мере, он спугнул тараканов.
— Ты приехала сюда после смерти родителей.
— Кто-то был занят расследованием моего прошлого, — произношу я.
— Ты, конечно, не удивлена, что мы провели расследование. Принимая во внимание ситуацию.
Я пожимаю плечами. Согласно нашим фальшивым документам, наши родители погибли в автокатастрофе, затем я окончила старшую школу в возрасте семнадцати лет и получила опеку над сестрой.
Все ложь. За исключением части с опекой в семнадцать лет, хотя это больше походило на то, что я взята
Мы продолжаем идти. Я оглядываюсь в последний раз, вспоминая себя. Травмированная, пробирающаяся сквозь толпу с моими новыми каштановыми волосами и в скромном костюме для судебных заседаний, рука об руку с Карли, наконец, подальше от развратного парня мамы с его жутким взглядом, который становился еще более ужасным каждый раз, когда она теряла сознание.
Подальше от растущего отчаяния мамы из-за денег для следующей дозы.
Я не жалею, что забрала Карли оттуда. Она была так молода и уязвима. Я спасла ее — я осознаю это в глубине души. Но и она спасла меня. Она была для меня причиной продолжать бороться.
Мы останавливаемся в «Старбакс». Я беру фраппучино, а он — латте. Мы берем такси до конца пути.
Завод представляет собой гигантский склад на Фронт-Стрит — старый с арочными окнами.
Мы входим в массивное, хорошо освещенное, современное помещение, полное современного оборудования в ярких, первоначальных цветах. Место гудит от активности и парней в джемперах синего цвета Локков, делающих гигантские вещи из металла и дерева.
— Мы изготавливаем двери и окна, ремонтируем отопительные установки и тому подобное, — говорит он, перекрикивая шум. — Локк владеет стольким имуществом, что нет смысла переписывать все это.
Я все жду, когда Смакерс отреагирует на громкие звуки, но Генри крепко держит его и энергично чешет мордочку, убаюкивая повышенным вниманием.
Возможно ли, что именно это Генри делает и со мной? Это работает?
Здесь он также знает имена всех людей. Некоторые подходят и ласкают Смакерса. Мы направляемся к лифту в центре всего этого и поднимаемся на четвертый этаж. Проходим мимо рабочих мест и людей, делающих что-то на огромных мониторах, чтобы добраться до места с большим количеством длинных столов.
Генри передает Смакерса и достает кусок пенопласта размером с дверь.
— Я немного урежу для чека, — он кладет его на стол, на котором много мерных знаков, и отрезает два куска большим ножом. — Обычно я этим не занимаюсь, но не хочу отрывать людей от работы, которая ждет своей очереди.
Он достает из кармана телефон и постукивает. Вскоре он становится гордым обладателем гигантской распечатки чека. Генри взбрызгивает клеем заднюю часть чека, и мы раскатываем его на пенопласте, работая вместе, чтобы избежать пузырьков и морщин.
Вот так, у нас есть огромный незаполненный чек от «Locke Worldwide». Он подписан, но нет ни суммы, ни получателя.
— Возможно, нам стоит добыть для этого бронированную машину.
Он не отвечает, откладывая чек сушиться. Он осторожен, даже выглядит слегка занудным перфекционистом.
— Иди сюда, — говорит он.
Я выпрямляюсь. Было ли это немного сексуально произнесено?
Генри ведет нас к открытому пространству, полному архитектурных моделей: столы и кабинки стоят по периметру.