Сборник статей, воспоминаний, писем
Шрифт:
24 октября был творческий вечер Качалова на курсах усовершенствования комполитсостава РККА имени В. И. Ленина. В последних числах месяца Качалов присутствовал в ЦДРИ на проводах бригады МХАТ, выезжавшей на Дальний Восток для обслуживания ОКДВА. В журнале "Говорит СССР" появилась его статья о работе актера перед микрофоном. Почти все эти годы Качалов выступал на торжественных Октябрьских вечерах в Большом театре, обычно с чтением стихов Маяковского.
В "толстовские" дни (25-летие со дня смерти) Качалов выступал в ряде вечеров. В декабре ездил в Ленинград. Были намечены его выступления в том же сезоне в театрах Иванова,
ПОЕЗДКА В КОЛХОЗ
24 ноября 1935 года Качалов был в гостях у колхозников на ст. Западная Двина (центр льноводческого района, одного из самых передовых районов Калининской области). Накануне, спешно разгримировавшись после спектакля "Враги", он уехал туда ночным поездом. Утром поезд прибыл на ст. Западная Двина. Салон-вагон, в котором ехал В. И., отцепили. В вагон вошел секретарь Октябрьского райкома партии. "В. И. жал ему руку,-- писал сопровождавший Качалова корреспондент "Известий" Е. Кригер, -- а сам поглядывал в окно, откуда был виден перрон, туго набитый людьми. Где-то далеко охал барабан, взволнованно, невпопад пели трубы. Качалов стал очень серьезен. Артист, имеющий мировую известность, спокойно принимавший овации в лучших аудиториях Европы и Америки, сейчас насторожился, прислушиваясь к самому себе и к тишине, наступившей за окном, на перроне. Вышел на ступеньки вагона. И сразу забыл о своих недавних опасениях, рассмеялся, пожимая множество протянутых к нему рук.
– - Василий Иванович!
– - кричали ему какие-то старики с другого конца перрона.
– - Здравствуй, Василий Иванович!
Он пошел вдоль перрона, окруженный людьми, одетыми в бараньи тулупы, размахай и валенки. Его остановила песня, возникшая у выхода со станции. Пели девушки и дети. Нельзя было пройти мимо этой песни. Качалов слушал, внимательно всматриваясь в детские лица. Потом оглянулся, стащил с головы шапку, поклонился.
– - Растите, успевайте в ваших делах и радостях!
– - громко, на весь перрон, сказал он, когда песня смолкла" {"Известия", 26 ноября 1935 г.}.
Встреча вышла теплой и непосредственной. Василию Ивановичу жали руки и махали шапками плечистые деды в дубленых полушубках, мастера высокого урожая, ударники-льноводы. В кабинете молодого секретаря райкома собрались лучшие люди района и их дети. Качалова познакомили с седым, но еще крепким стариком, "артистом льноводства" т. Никитиным.
"-- Здравствуй, Василий Иванович, -- сказал Никитин дружески, как будто только вчера расстался с ним".
Днем была репетиция тех выступлений художественной самодеятельности, которые вечером должны были происходить в клубе "Пролетарий" в присутствии 400 колхозников, завоевавших своей ударной работой право на встречу с Качаловым. Василию Ивановичу очень понравился кукольный театр. Он очень смеялся, следя за ужимками кукол -- лезгина, матроса, гармониста. От десятилетней Кати Кутелевской, которая оказалась мастером "пародии в танце", В. И. был в восторге. Чрезвычайно тронул его 92-летний сказитель Соколов, который мастерски рассказал сказку "про козу золотые рога", про злую бабу-жену и, несмотря на строгие предупреждения и мольбы устроителей смотра, рассказывая, все-таки ввернул какое-то крепкое русское словцо. Сказал он его так метко, что В. И. от души смеялся.
Пел хор стариков
"-- Вот какие пастухи у нас, Василий Иванович!
– - сказал он потом, отдуваясь и блестя глазами.
– - Очень хорошо, спасибо!-- растроганно поблагодарил Качалов" {"Пролетарская правда", Калинин, 2 декабря 1935 г.}.
В 6 часов вечера в клубе "Пролетарий" во время торжественной части колхозники преподнесли Качалову почетный значок льновода-ударника. "Вы понимаете, как мне это дорого!
– - сказал В. И.-- Я очень рад, что являюсь вашим гостем. Многие деятели искусств завидовали моей поездке к вам, развернувшим такую самодеятельность. Я рад, что в моем лице между деятелями искусств и вами завязалась крепкая связь. Наша обязанность сделать вашу жизнь более красочной и содержательной. А ваша колхозная самодеятельность освежит профессиональное искусство". В заключение речи Качалов прочел стихотворение "Перекличка гигантов".
В художественной части вечера выступления колхозников чередовались с выступлениями Василия Ивановича. Он сидел за кулисами, взволнованный встречей с необычной аудиторией, и намечал репертуар, перебирая страницы своей записной книжки. В. И. не знал аудитории,-- он "пробовал" ее. Прочел отрывок из спектакля "На дне",-- приняли прекрасно. Прочел еще отрывок. Не отпускали со сцены. Его искусство оказалось понятным и близким людям, сидевшим в зале. Он перестал волноваться и крепко поверил в аудиторию.
– - Хотите, я прочту вам Шекспира?
– - сказал он и, не колеблясь, продолжал: -- Отрывок из "Ричарда III". Так вот есть там такой Глостер...
Качалов подробно рассказал о Глостере и прочел сцену.
"Затаив дыхание, не смея кашлянуть, слушают колхозники. Сотни глаз прикованы к высокой фигуре на сцене, к посеребренной годами благородной голове и живому, выразительному лицу художника. Сухой треск рукоплесканий взрывает тишину. Овации не дают Качалову уйти со сцены. Шекспир дошел!" {"Пролетарская правда", Калинин, 2 декабря 1935 г.} В. И. читал без конца. Прочел отрывок из "Воскресения".
– - Я не прощаюсь с вами,-- сказал он.-- Я приеду еще и буду читать целый вечер.
В купе у Василия Ивановича перед отходом поезда сидела группа участников смотра. Качалов говорил:
– - Вот эта искренность и серьезность в вашем подходе к работе, вот этот легкий дух, эта "охотка" в вашем творчестве -- это, по существу, роднит вас с нашим театром...
И он рассказал колхозникам о МХАТ. На вопрос Васи Петушкова, пленившего Качалова исполнением биографии Щукаря, имеет ли право чтец заменять одно слово другим, В. И. сказал:
– - Я это делаю,-- мне, правда, иногда при этом достается...
И он прочел свой измененный и сокращенный текст "Думы про Опанаса" Багрицкого.
– - Вот бы Щукина вам сюда привезти. Обязательно нужно, чтобы он побывал здесь.
"Качалов уехал в чудесном настроении,-- рассказывал Е. Кригер.-- Всю ночь он читал нам стихи, а утром подошел к фотографу и сказал: "Снимок, где я со стариками, обязательно подарите мне. Простите, что я вас затрудняю, но это для меня дорогая память".