Счастье - это теплый звездолет (Сборник)
Шрифт:
— Эй, малыш, война закончилась. — В дразнящей чувственной улыбке теперь читается тревога, ее заботливая медсестринская рука под его рубашкой. — Отсюда до Кореи десять тысяч миль, ты в старом добром округе Колумбия, доктор.
— Я знаю, видел автомобильные номера.
Он натужно смеется, заставляя себя разжать руки. Неужели призраки Сеула никогда его не отпустят? К его стыду, на нем ни царапины, и ни ошметка его тела не осталось в заляпанных кровью мусорных баках, куда ему приходилось… Хватит! Ты испугаешь Молли. Спасибо Айку. Теперь он научный сотрудник в Университете
— Я жалкий трус, Молли, мечтатель. Мой удел — наука.
— Бога ради, Пит, — произносит она растроганно, рука под рубашкой уже не поглаживает, а ласкает его тело. — Все позади.
С этим не поспоришь, и в ответ он тихо бормочет:
— Отец хотел, чтобы я лечил индейцев.
Впрочем, и это давно в прошлом. Радость жизни возвращается к нему, он бодро принимается за салат, готовый свернуть горы, демонстрируя, что окончательно пришел в себя.
— Так что там с твоим парапсихологом?
— Это не шутка, — возмущается она полушутя, полусерьезно. — Видишь ли, Пит, я атеистка. Я не верю в загробную жизнь, но эта теория… — И она пускается в рассуждения о К-объектах, массовом сознании и мощных энергетических сущностях неумирающего разума — милая девушка, которую не нужно долго уламывать, научившая его любви без обязательств. Его подружка, сумевшая его раскрепостить.
Он с наслаждением потягивается, выпускает капустную отрыжку. Свободный мужчина рядом с женщиной, которая хочет его. А он и не против. Что ищет в женщине мужчина? Желанья утоленного личину. Она излучает желание. И он уже утолил его и снова утолит…
— И все же есть в этом что-то зловещее. — Молли с силой швыряет коробку в реку, та пролетает футов двадцать. — Черт! Только подумай о частицах тебя, которым вечно суждено болтаться рядом с тем, что ты любил! — Она прислоняется к иве, смотрит вслед уплывающей коробке. — Неужели частице меня предстоит провести целую вечность рядом с моим старым глупым котом? Я любила его. Его звали Генри. Он сдох.
Призрак двустволки беззвучно проплывает перед его мысленным взором, кобыла в стойле жалобно ржет. Он чихает и перекатывается на живот, уткнувшись носом в ее теплые, приятно пахнущие бедра. Она сонно разглядывает его поверх грудей и в это мгновение почти прекрасна.
— Все, что ты любишь, бессмертно. Так что поосторожнее с привязанностями. — Она недобро усмехается. — Только, боюсь, у тебя это будет то, из-за чего ты сильнее всего злился. Нет, даже подумать страшно. Все-таки наверняка любовь сильнее всего остального.
В этом он не уверен, но не возражает, чтобы его разубедили, раздвигая ее колени. Поначалу она в шутку сопротивляется, затем выгибается, раскидывая руки навстречу воздуху, ему, жизни.
— Я бы не отказался целую вечность виться вокруг тебя.
Он наваливается на нее, не думая больше о проезжающих мимо автомобилях, и когда ласковое тело, которое он успел так хорошо изучить, послушно содрогается под ним, он понимает, что уже какое-то время знает ответ. Никакая это не дружба, вернее, это лучше, чем дружба!
— Я люблю тебя, Молли. Мы любим друг друга.
— Ох, Пит.
— Ты поедешь со мной в Балтимор, и мы поженимся, — говорит он ей в шею, продолжая мять ее тело под юбкой, потом, не чувствуя отклика, отстраняется, чтобы увидеть ее лицо, ее губы, которые шепчут:
— Этого я и боялась.
— Боялась? — Сердце подпрыгивает, облегчение столь велико, что мерцание в глазах возвращается, и сквозь него он видит ее, странно безучастную, несмотря на его пыл. — Не бойся, Молли. Я тебя люблю.
— Черт, черт, Пит, — мягко произносит Молли, — прости, женщины порой ведут себя гадко. — Она сглатывает и продолжает неестественным голосом: — Я так радовалась, потому что один дорогой мне человек возвращается домой. Утром он звонил из Гонолулу.
Этого он не хочет, не может вообразить между вспышками и все же делает еще одну попытку:
— Ты любишь меня, Молли. Я люблю тебя. В Балтиморе мы поженимся.
Она мягко отстраняется:
— Я тоже привязалась к тебе, Пит, правда, но это другое.
— Со мной ты будешь счастлива. Ты ведь любишь меня!
Она садится, и они смотрят друг на друга под ярким, дробящимся в листьях солнечным светом.
— Нет, Пит, я никогда этого не говорила. Я не… — Ее руки тянутся к нему, словно кинжалы. — Я не могу выйти за тебя, малыш. Я выхожу замуж за Чарли Макмахона.
Л'дкллхон — Мааа — хоннн — аа — оннн — дурацкий шлепающий звук уносится во вселенную, кровь пульсирует в сошной артерии, воздух содрогается от боли и ярости, а он стоит, оскорбленный, как дурак, не в силах поверить, что все на свете оказалось ложью и предательством, — свет вспыхивает черными вспышками… «Шлюха! — слышит он свой голос, который кричит убывающему хаосу, — сука, сука, сука!»…
…Хаос беззвучно взрывается, переходя в небытие, почти знакомое состояние, но на сей раз не так быстро, словно мощная волна энергии вздымалась в замедленном темпе и частицы его успели ощутить ужас того, что он действительно мертв и осужден жить вечно в яростных разрозненных фрагментах. Но вопреки этому ужасу его сущность протестует: Но я ведь любил ее! — посреди безжизненной пустыни, под суровыми небесами, где он или частицы его энергии вновь ощущают чье-то присутствие: руины, искореженные механизмы, чудовищные конструкции неясного назначения, излучающие в мир ночных кошмаров темную силу, которая пробуждается…
…Чтобы собрать его заново в окружении знакомых стен. На губах замирает бессмысленный всхлип: «Но я ведь любил!» Он откидывается на спинку скрипучего кресла, наслаждаясь моментом. Какая-то легкая тень беспокойства заставляет его поднять глаза на трехмерный портрет за стопкой распечаток на письменном столе.
Молли улыбается ему с портрета, обнимая старшую дочь. Мысль о бедном Чарли Макмахоне возвращается впервые за долгие годы вместе с привычной скороговоркой: Молли не была бы с ним счастлива. У него с Молли были сложные времена, но сейчас все наладилось. Странно, как явственно ему припомнился тот день у реки, несмотря на прожитые счастливые годы. «Любил, любил», — беспокойно стучит в мозгу, а глаза любуются стопкой распечаток на столе.