Семейные обязательства
Шрифт:
– Почему вы молчали, Владыка? Почему молчали двадцать лет?!
– охранитель говорил негромко, без эмоций, но ему самому этот вопрос показался отчаянным криком.
– Мой грех...
– выдохнул архиепископ.
– Mea maxima culpa. Сначала я испугался. Потом утешал себя - Изольда благословлена, она придумает что-нибудь... любая власть от Бога, если Он позволил - значит, так надо. Церковь будет спасать души, императоры править, все как заведено, но сейчас... Александр покусился на власть Церкви. Расследование наших финансовых дел - первый шаг к полному контролю. Он хочет сделать духовных пастырей орудием в руках светской власти. Этого нельзя допустить.
Архиепископ смотрел в глаза охранителю. Веко Владыки старчески дергалось, руки тряслись, но взгляд оставался твердым.
– Если бы император хотел только наказать за воровство слишком алчных чиновников Церкви - он бы действовал совместно с нами. Обычно мы сами разбираемся со злоупотреблениями, - задумчиво кивнул охранитель.
– Но расследование ведут миряне, значит, дело не только в алчности.
Он ненадолго замолчал. Покрутил в руках пустую чашку, поставил на столик, посмотрел на архиепископа и спросил:
– Так чего вы хотите от меня, Владыка?
* Доктор обоих прав (сокращенное - J.U.D.) (лат. Iuris Utriusque Doctor) - учёная степень высшей ступени доктора наук в области гражданского и церковного права.
Глава 7. Заложники чести
Элизу разбудила Нина, младшая горничная. Сказала, что Дарья с утра куда-то ушла, не видали ее, только велела умываться барышне подать с шалфеем.
Элиза улыбнулась и велела нести дорожный костюм и шляпку с вуалью. До неузнаваемости переоденется она потом, когда рядом будет верная Дарья.
Было, конечно, страшновато - но уж лучше простое платье носить, чем замуж за этого... Да еще и с постоянным перешептыванием за спиной: "Дочь того самого Лунина, который пытался канцлера убить? Да она молиться должна на Пьера, за то, что не побрезговал..."
Кошмар.
Элиза ходила по дому, прощаясь. Прошептала: "Простите!" всей галерее портретов своих предков.
Отдельно поклонилась маме и тетушке. Постояла перед ними, вздохнула, пододвинула стул и решительно сняла оба с крюков. Нести с собой тяжелые рамы не получится, зато свернутые холсты можно спрятать в любую сумку.
Скоро, совсем скоро все изменится...
Стук копыт по мощеному двору, донесшийся из окна, показался набатом.
Элиза бросила взгляд на часы. Одиннадцать. Кто же это? У нее есть еще время, сейчас придет Дарья, они выйдут на улицу - и ищите ветра в поле! Не будет больше Элизы Луниной, а будет...
Новое имя она так и не успела себе придумать.
– К вам господин Румянцев, барышня!
Комната поплыла перед глазами. Элиза пошатнулась, попыталась схватиться за спинку стула, но не сумела и осела на ковер.
– Обморок, - сказал кто-то очень далекий над ее головой, - нервное это. Простите, господин, нужно барышне корсет ослабить.
– Я подожду в библиотеке.
Элиза почувствовала невыносимо мерзкий запах нюхательной соли. Она не хотела открывать глаза, но они распахнулись сами.
Вот только смотреть на мир вокруг Элизе больше не хотелось. Никогда.
Через пару часов, так и не увидев Дарью, Элиза сама дошла до кареты, на крыше которой были привязаны несколько сундуков. Она шла медленно и равнодушно, как ватная кукла на веревочках.
Только чуть ожила, когда грохот колес по брусчатке гетенхельмских мостовых сменился плавным покачиванием на тракте. Вскинула глаза на жениха, но он читал газету и ничего не заметил. Элиза отвернулась к окну.
Движение по тракту Гетенхельм - Гарц было оживленным. Карета обгоняла купеческие подводы, их самих часто опережали всадники. Навстречу проехал почтовый экипаж с несколькими пассажирами на крыше.
Первые дни осени в этом году выдались солнечными. Карета проезжала мимо празднично-зеленых перелесков, еще не тронутых желтизной. Элиза видела золотистые поля - на некоторых вовсю шла жатва, другие были уже скошены. Компания крестьянских детей тащила тяжелые корзины, наполненные крупными грибами. Сельский доктор в бричке придержал мохнатую лошадку, которая сунулась было наперерез карете с примыкавшей к тракту дороги.
Элиза приоткрыла окно кареты. Острый, прохладный запах скошенной травы обволакивал ее. Хотелось выпрыгнуть, добежать до ближайшего стога, с размаху упасть в него и навсегда замереть в запахе полевых цветов и теплой земли.
Ей никогда не позволяли так делать. Негоже барышне...
Ветер принес запах навоза. Не тошнотворный (устраивать скотные дворы вблизи трактов запретила еще императрица Изольда), но отчетливый.
– Лизанька, закройте, пожалуйста, окно, - не поднимая глаз от газеты, сказал Пьер.
Она хотела было не обратить внимания или ответить что-нибудь злое и колкое. Но вместо крошечного бунта Элиза послушалась.
Теперь ведь у тебя нет никого ближе Пьера, так? Раньше за тебя отвечал отец, теперь будет муж. Все логично и правильно... А что указом императора Александра женщинам разрешено занимать любые посты на госслужбе "на какие достанет ума и таланта" - так это, как говорил папенька, станет гибелью империи. Какая уж тут самостоятельность, не стать тебе "дочкой императора". Ты сирота.
Поблагодари отца, девочка. Он позаботился о твоем будущем, прежде чем...
На глаза снова навернулись слезы.
Некому тебя пожалеть...
Лет в пять Элиза осознала, что до ее рождения мир был, в общем-то, точно таким же. С появлением маленькой девочки что-то изменилось только для ее семьи, а другие этого и не заметили. И если Элиза вдруг пропадет, в мире тоже Ничего Не Изменится.
Понять это было сложно. Почти невозможно. Как - не изменится?! Совсем?!
А вот так...
– грустно вздохнула про себя Элиза, глядя на празднично-летнюю зелень у дороги.
– Совсем не изменится. Рыбаки будут все так же ставить сети на озерах, трактирщики - принимать путешественников, собаки - брехать у заборов, почтальоны - доставлять письма, кухарки - готовить обед... Это твоя жизнь закончилась, девочка, а они об этом и не узнают. Да и какая им разница? До тебя даже жениху дела нет. Исполнит обещанное - и всё.