Серебро и Золото
Шрифт:
– Днем вервольфы не охотятся, - припомнила Елизавета.
– Оборотни и вовсе не охотятся, - бросила, как бы невзначай, Грета.
– Они убивают.
***
Конюшням замка Энтберг могли позавидовать любые две другие. На выбор и вместе. Они были великолепно устроены, но главное - населены невероятной красоты и стати животными. Генерал, как выяснилось, являлся знатоком и ценителем лошадей и держал небольшой, но преуспевающий конный завод.
– Боже!
– воскликнула Елизавета, не сдержав эмоций.
– Это же кнабсдруппер, ведь так? Я
– Да, госпожа Кейн, - довольно улыбнулся в седые усы барон фон Байер.
– Это настоящий фламандский кнабструп, - и он ласково погладил пофыркивающую лошадь-далматинца по щеке.
– Однако мои конюшни славятся не этими редкими породами, а немецкими полукровными лошадьми. Впрочем, сударыня, если желаете, я могу приказать оседлать для вас именно Астарту. Какое седло предпочитаете, женское или обыкновенное?
– С моими-то юбками?
– И в самом деле, о каком мужском седле может идти речь, если на тебе гобеленовое платье-кафтан с подолом, подбитым мехом черно-бурой лисы, и две юбки - шерстяная и грогроновая , не говоря уже о прочем?
– Прошу прощения, сударыня, - в серых глазах генерала солнечные лучи пробили на мгновение туман, - не подумавши, брякнул, а зря! Значит, Астарта под дамским седлом!
– Благодарю вас, генерал!
– ответила Елизавета, медленно и со вкусом "переваривавшая" великолепное генеральское выражение.
"Не подумавши, брякнул, ну надо же!"
– Виктор, Альберт!
– между тем распоряжался барон.
– Вы меня крайне обяжете!
Но оба конюха - и Альберт, и Виктор - уже были в деле. Им, собственно, и не требовались ничьи распоряжения, они свое дело знали и так. Впрочем, Беата, Грета, Дамаль и Людо оседлывали лошадей сами. Наблюдали за чужой работой только генерал, и Елизавета с Клотильдой. Генерал отошел в сторону, разговаривая о чем-то с управляющим, и девушки оказались предоставлены самим себе.
– Ты хорошо ездишь верхом?
– озабоченно поинтересовалась Тилли Шенк, и очки в тонкой металлической оправе немедленно съехали на кончик носа.
– Я к тому, что меня только в манеже по кругу возили...
– Но правила-то ты знаешь?
– забеспокоилась Елизавета.
– Это насчет, "Держать плечи развёрнуто и прямо, не сгибаться в талии"?
– насупилась Тильда.
– "Балансировать на правом бедре и не сжимать луки седла коленями", ты об этом?
– едва не задохнулась она.
– Да!
– остановила начавшую впадать в панику подругу Елизавета.
– Правила помнишь, ума хватает, поедешь, как миленькая!
– "Как миленькая", я из седла вывалюсь, и шею сломаю!
– почти с гневом возразила Тилли.
– Я... Она... А мне... И что теперь?
Как часто бывало с Тильдой, стоило ей расстроиться, как слова покидали свою хозяйку. Но Елизавета понимала теперь не только Тилли красноречивую, но и Тильду горемычную, косноязычную, несчастную.
– Я маленькая, - вопила душа Тильды, - а лошадь большая, и падать с нее высоко и больно. Но и не ехать нельзя, если все собрались вервольфов ловить. И что мне теперь делать?
– Фюрстина!
– возмутилась Елизавета.
– А как же традиции? А как же Галич-Мерь?
– И что с того?
– сверкнули изумрудами зеленые
– Я в этой Мери в жизни не была, не знаю даже, как она выглядит, и языка их не знаю! Я вообще, может быть, норнанка по крови или алеманка, а там славяне живут, вот!
– Твоя кровь не молчит!
– твердо ответила Елизавета, повторив собственные слова Тильды.
– А к слову, норн ты знаешь?
– Знаю, - очки вернулись на место, и зеленое пламя, словно бы, погасло.
– И на алеманском говорю и читаю.
– На каком диалекте?
– живо заинтересовалась Елизавета, сразу же забывшая о чуть не вспыхнувшей из-за пустяка ссоре.
– На альгойском , а что?
– Здравствуй, сестра!
– сказала, тогда, Елизавета и радостно улыбнулась навстречу удивленному взгляду поверх очков.
– Как поживаешь? Что нового в наших местах?
– Звучит знакомо, - призналась Тильда, - но это не мой диалект, хотя я тебя и понимаю. Почти.
– Это форарльбергский ! Мы соседи!
– Воскликнула Елизавета и тут же начала декламировать стишок, который услышала как-то в детстве от одного из слуг тети Жозефины.
– W"asserle, so kli und klar, ma ment, as k"unn nit si - und doch, es grift vert"ufle a, 's ischt Kriesewasser gsi!
– Вау!
– обалдело ответила Тилли, тоже, вероятно, забывшая, о чем только что шел спор, и про страхи свои запамятовавшая.
– Я тебя почти поняла. Там про вишневую водку, ведь так, и про то, как она в голову ударила. Я права?
– Ну, где-то так, - улыбнулась Елизавета, довольная так, словно, и в самом деле, встретила земляка.
– Барышни!
– они и не заметили за разговором, что лошади оседланы, и вся компания дожидается их одних.
– Позволь, Лиза, я помогу тебе подняться в седло, - прозвучало несколько старомодно, но Людо умел превратить любую банальность во что-то такое, отчего перехватывало дыхание, и жар начинал подниматься откуда-то снизу куда-то вверх.
"Ох!" - воскликнула мысленно Лиза, но сильные руки уже подхватили ее вместе со всеми ее юбками, жакетами и меховыми шапками аля ногайский хан и вознесли, доставив прямиком в седло.
– Фрёкен Шенк!
– Томас фон дер Тиц, никогда и никому не уступал в галантности, тем более, своему лучшему другу, и еще тем более, если речь шла о девочке Тилли. Елизавета отметила это краем сознания, целиком захваченного переживанием момента. Но все-таки заметила, увидела и поняла, что не у нее одной кружится голова. У фрёкен ван дер Шенк от звуков ее имени, произнесенных приятным "лирико-драмматическим" баритоном , на скулах выступил румянец. Но, может быть, все дело в морозе.
"Так и есть, - вздохнула мысленно Елизавета, устраиваясь в седле, - все дело в морозе, не так ли?"
Правую ногу на верхнюю луку седла, левое бедро вперед. Сместить вес вправо, на правое бедро... Сидеть в седле, словно дышать - все получалось у нее как бы само собой, и лошадка ее, Астарта, - расписанный под далматинца кнабсдруппер - приняла ее сразу же, без возражений и сомнений. Лошади ведь умны и чутки, и понимают своих наездников гораздо лучше, чем те лошадей.
"Умница!
– похвалила Астарту Лиза.
– Красавица и умница!"