Серебряный меридиан

Олломоуц Флора

И в театре, и дома!

— Не спорю. Но разве можно так жертвовать собой? Ради чего?

Она вздохнула.

— Ради того, чтобы вам всем было не так страшно. И скучно.

Всего лишь.

Морли не ответил. Действительно, ради чего? Он ушел, смутив-

шись того, что ему вдруг изменило сочувствие и понимание. Уилл

никогда бы не спросил его, ради чего он ночами не спит, погру-

зившись в свои ноты. Ради чего?

Оставшись наедине с братом, Виола достала из

потайного

ящика самое ценное, что всегда хранила при себе. Это было эбе-

новое распятие, взятое в дорогу из родительского дома — тай-

ное, гонимое и запрещенное по новой вере изображение

страдающего Господа.

Закрыв глаза, она увидела, как наяву, воина с серебряным

копьем в руке и красным крестом на белых одеждах, того, кто, она знала, защищал их всегда — их заступника и хранителя Свя-

того Георгия. К нему она взывала в своей молитве, на него упо-

вала и на Пречистую Деву, и на всех Святых. Стоя на коленях

перед распятием, она не убоялась бы теперь предстать пред

самим Спасителем. Слова молитвы были нестройны. Она про-

сила о брате, как умела:

— Я все готова… нет, все я не готова отдать. Господи всемило-

стивый, сделай так, чтобы он был жив. Чтобы болезнь отсту-

пила, чтобы он снова увидел свет и небо, и все, что можно

только видеть, ведь он так любит твой мир, Господи! Оставь ему

жизнь, дай ему еще силы и радости и счастья обнять детей, ко-

торые ждут его, которые без него не проживут. Ушел наш

Гэмми, ушел к тебе, но не дай Уиллу уйти за ним. Оставь ему

жизнь. Он отслужит, он искупит. Он сделает все, что указано

волей Твоей. Я знаю. Услышь меня, потому что он теперь не

может просить тебя. Но я могу, ибо я знаю его. Твоей волей я

знаю его как саму себя. Смилуйся же и услышь нас грешных.

Оставь моего брата в живых! Прошу Тебя! Прости его, греш-

264

ЧАСТЬ II. ГЛАВА IX

ного раба Твоего, за все прегрешения вольные или невольные.

Вдохни в него жизнь, Господи, как когда-то Ты вдохнул жизнь

в Лазаря. Мать Заступница, Царица Небесная! Ты ко всем прихо-

дишь в скорби, Ты всех слышишь, заступись, пошли ему жизнь

и силы. Заступники Небесные! Помогите! Дайте знак, дайте

мне знак, если нужно, чтобы я что-то сделала для того, чтобы

он был жив. Я все сделаю. Я все отдам. Я не знаю, что я могу.

Все, что у меня есть, это единственный Твой Дар, Господи, что

пока еще в моей власти, что пока еще в руках и в сердце моем.

Я отдам все слова, все стихи, все, что написано или не напи-

сано. Я не напишу и не произнесу больше ни единой строчки,

ни единого слова. Если этими словами, грешной речью своей

могла я когда-нибудь оскорбить Тебя — то вырви мой язык, возьми, забери все это. У меня больше ничего нет, кроме собст-

венной жизни и этого. Забери то, что есть у меня. Чтобы

только он был жив. Господи, если в три дня он заговорит, если

я оботру чистый пот с лица его, я обещаю, я не произнесу

больше ни строчки. И не напишу. Только пусть Уилл будет жив.

Я прошу Тебя, я очень прошу Тебя! Услышь меня! Я не воз-

ропщу, я не пожалею, я никогдане стану больше писать. Я стану

как все. Я больше не оскорблю Тебя. Я все сделаю, на что будет

воля Твоя! Только прошу тебя, Господи, я очень прошу Тебя, верни ему силы… Пусть Уилл будет жив!

О, как ты прав, судьбу мою браня,

Виновницу дурных моих деяний,

Богиню, осудившую меня

Зависеть от публичных подаяний.

Красильщик скрыть не может ремесло.

Так на меня проклятое занятье

Печатью несмываемой легло.

О, помоги мне смыть мое проклятье!

Согласен я без ропота глотать

Лекарственные горькие коренья,

Не буду горечь горькою считать,

Считать неправой меру исправленья.

265

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

Но жалостью своей, о милый друг,

Ты лучше всех излечишь мой недуг!*.

Три дня провела она безмолвно рядом с Уиллом, прислушива-

ясь к каждому его вздоху и шороху. Три ночи она не спала у его

кровати.

— Аэ… А!..

На утро третьего дня раздался его крик, вырвавшийся из груди

с волной воздуха, что он втянул, шумно задышав.

— Эльма… Виола, — позвал он.

Она склонилась над ним. На его лицо падал луч рассвета. Кожа

его блестела, будто его сбрызнули из лейки крупными каплями

теплой воды. Блестящей росой она выступала на висках, на лбу, по всему лицу, заставляя закручиваться от влаги и без того волни-

стые завитки волос.

Ни единой песни, ни одной стихотворной строки!