Шаг вперед, шаг назад

Николаева Юлия Николаевна

– Вы виделись со Степой?

– Да, мы были в клинике сегодня утром. Честно говоря, я была шокирована, вся эта история… Вы, наверное, знаете, что мой отец умер…

– Конечно, знаю, – кивнул старичок, – влетел в фуру по-пьяни, и он, и жена – оба трупы. Отец твой выпить был не дурак, я ему постоянно говорил, что с этим надо быть аккуратней. Светлый ум был, но характер… Им и поплатился. Если вы сюда приехали, значит, всю историю знаете?

– В общих чертах.

Он снова кивнул и уставился в потолок.

– Мишу я сразу приметил, – заговорил, не отрывая взгляда, – молодой, амбициозный, ум цепкий, и заболтать любого может. Прекрасно знает свои сильные

стороны, потому характер, конечно, несносный. Присматривался я к нему недолго, уж больно хорош был собой, боялся, заберут. Стал двигать вверх, и не ошибся. Как-то само собой вышло, что они с Настей познакомились, стали встречаться. Миша выпить любил, и судьба на этом отыгрывалась. Степку они, конечно, по пьяной лавочке заделали. Миша в отпуске был, пил, кутил, Настя с ним, вот и… Сколько таких историй и сколько нормальных детей рождается… Но им не повезло. Настя, когда поняла, что беременна, сразу к Мише прибежала. Он осознавал, что будет скандал: дочка партийного работника, пьяные вечеринки, беременность… Решили молчать, летом она в деревню умотала. Мне бы насторожиться, чего молодой девке из города да от мужика бежать, но я был весь в работе. Воспитывал ее один, чуткости и понимания не хватало. К лету-то она уже на третьем месяце была, но живот прятала, да его и не видно было. Все лето там отсидела, и сентябрь. Бабка, мать моя, конечно, знала, но молчала, думала, родит Настя, тогда и расскажут. У врачей она не была, на восьмом месяце ее скрутило: преждевременные роды. Больницы в поселке не было, была акушерка, приняла роды, но… Настя не выжила, – Сергей Викторович приложил руку к глазам и быстро провел ладонью по лицу, – тут уж стало не до тайн. Вызвали меня. Когда я узнал, что к чему… Но не будем об этом. Миша тоже приехал, плакал, но что делать? Стали совещаться. Мамки из нас с ним были никакие, к тому же это скандал… Оставили ребенка у моей матери. Миша часто приезжал, я тоже, мальчик рос тихим и вроде здоровым. Физически. Года в два мы заволновались, что он не говорит, но мать сказала, такое бывает, мол, мальчики часто развиваются не так быстро… В три стало понятно, что у ребенка проблемы. Начали возить по всем возможным врачам. Полгода бились, но диагноз был неутешительным: аутизм. На наше счастье, за городом открыли клинику для душевно больных. Само собой, попасть туда мог далеко не каждый, в основном партийные работники и их родственники. Удалось пристроить туда Степу. Врачи сказали прямо: за ним нужен постоянный присмотр и медицинский уход, так что выбора не было. Так он там и жил.

Некоторое время мы молчали, потом Сергей Викторович продолжил:

– Миша после смерти Насти сразу переехал в другой город. То ли вину за собой чуял, то ли просто не мог находиться здесь… Но Степу навещал регулярно и все расходы взял на себя, решительно отметая мои предложения. Отношения у нас, надо сказать, стали не очень, но на то были причины. В итоге мы разругались окончательно, у Миши было опекунство над Степой, и он настоятельно рекомендовал забыть о мальчике. Я, само собой, остаться в стороне не мог, и в начале девяностых выкупил клинику.

– Она принадлежит вам? – ахнула я.

– Да. Но твой отец об этом не знал. После его смерти явилась его мать, оформила опекунство. Я не стал возражать, у меня тогда обнаружили рак, я стал активно лечиться, ездил по разным странам, лежал в больницах… Мне было не до того. Потом умерла и Мишина мать. Но тут явился его сын, тоже занялся опекунством. Я подумал, так будет лучше: он молод, здоров и богат, а я стар и болен. Излечить болезнь так и не удалось,

как видите. Теперь вот явилась ты.

Он снова замолк, я смотрела в пол, размышляя.

– Извините, что поднимаю эту тему, – все же начала я, – но Степан ваш единственный наследник?

– Понимаю, к чему ты клонишь. Да, он мой единственный оставшийся в живых ближайший родственник. Все мое имущество перейдет ему, но так как он сам распоряжаться им не может, то, соответственно, опекуну. То есть вашему брату.

– Он погиб.

– Что? – вскинул брови Сергей Викторович, – не знал… Но как? Он же был молод.

– Авария. Узнав о Степане, я решила оформить опекунство на себя. Но сначала хотела посоветоваться с вами. Если вы…

– Да что уж там… Степе нужна помощь, высоко квалифицированная помощь. Если вы готовы следить за его содержанием в клинике, можете оформить опекунство. Наследство в любом случае можно использовать только для Степиного благополучия, об этом я позаботился. Так что…

Мы с Кириллом переглянулись.

– Тогда мы больше не будем задерживать вас. – Я поднялась. – Сейчас мне надо уехать на некоторое время, чтобы утрясти свои дела. После этого я вернусь, чтобы все оформить.

– Я рад, что кто-то появился, – сказал старичок, – боялся, что Степа останется совсем один.

Мы уже почти ушли, когда он окликнул нас:

– Если хотите, можете переночевать тут. Места много, Вера выделит вам комнату.

– Это было бы неплохо, – кивнул Кирилл, старичок внимательно посмотрел на него и кивнул в ответ.

– Позовите мне Веру.

Через полчаса мы уже лежали в постели, пялясь в потолок и прислушиваясь. В доме стояла тишина, за окном тоже. Ни звука проезжающих машин, ни гомона улицы. Кирилл тихо поднялся, прошел к окну, открыл его и уставился на луну, ярко светившую чуть ли не в наше окно.

– Тебе нравится за городом? – спросил, не оборачиваясь.

– Не знаю. Я никогда не жила в деревне. А тебе?

– Иди сюда, – позвал он, я подошла. Кирилл поставил меня перед собой и указал наверх. Огромные звезды висели так низко, что казалось, можно прыгнуть и достать рукой. Луна нависала огромным шаром.

– Знаешь, что смешно? – сказал вдруг Кирилл, – люди живут своими глупыми повседневными делишками, думают о всякой ерунде, но никому не приходит в голову посмотреть хоть на Луну и спросить себя: ты вообще понимаешь, что у нас в небе висит какая-то огромная круглая фигня? Что это? Откуда это? А сколько всего в мире такого непостижимого и прекрасного?

– Да ты романтик, – усмехнулась я, правда, по-доброму. Его слова меня зацепили.

– Самую малость. Просто научился видеть мир вокруг, его красоту. Вот, например, звезды. Ты знаешь, что звезда, которую ты видишь, это звезда миллиард световых лет назад? То есть, когда ты видишь падающую звезду, это значит, что на самом деле она взорвалась миллиард лет назад, и на ее месте сейчас совсем не то. Все, что человек видит в космосе, он видит с разницей в этот миллиард лет.

– Я этого не знала, – покачала я головой.

– Есть над чем подумать, правда? В горах звезды особенно близко, наблюдать их оттуда можно вечность. Хотя, по сути, это взгляд, направленный в далекое-далекое прошлое.

Кирилл замолк, я стояла, гладя на ночное небо, он стоял сзади, положив ладони на подоконник. Момента романтичнее вроде бы и не найти, а я думала только о том, что он говорил про горы. Конечно, Кирилл, наверняка, был в туристических местах, но мне так и виделся он, сидящий в горах с оружием в руках, ждущий свою жертву и смотрящий на звезды.