Шаль
Шрифт:
— Что, правда не знаешь? Ну, ты и блаженная…
— Почему ты раньше мне не сказала?
Люся дернула плечом, будто отмахиваясь от чего-то, и раздраженно ответила:
— Ну, во-первых, я свечку не держала. Это Антон болтает, а ты его знаешь… А во-вторых, вот сказала я тебе — и что? Зачем? Я и сейчас дура, что проболталась, просто думала, ты знаешь. Ведь я крайней и буду, если вы поскандалите, а потом помиритесь. А вы помиритесь, потому что он тебе нужен, как же — столица, прописка, ребенок. — И увидев, как перекосилось лицо Милы, быстро затараторила, повысив голос: — Ну, подумай сама,
Люся говорила что-то еще, но Мила этого уже не услышала, она, не проронив ни слова, быстро вышла.
В первый раз за все время жизни в Москве она не торопилась домой. Медленно шла по бульвару, пинала начавшие опадать листья — началась ранняя осень — и думала: а вдруг действительно в таких неожиданно обидных словах Люси есть правда? Вдруг только желание вырваться оттуда, из дремотной провинции, оказалось решающим, и с Арсением она сошлась из корысти. Нет, ерунда. Если все так, ей не было бы сейчас так невыносимо больно. Снимать волосы с его пиджака. Чувствовать запах чужих духов. Ждать до полуночи с работы. И убеждать себя, что показалось, что это в транспорте какая-то обладательница пышной шевелюры прислонилась к нему, что он работает на износ ради них с Лизкой…
Она чувствовала и свою вину, мучилась сомнениями, что что-то не так делает, недостаточно умела и искусна…
Все чаще и чаще стали повторяться такие одинокие вечера, когда она сидела одна в пустой квартире, слушала тиканье часов, урчание холодильника, вязала что-нибудь и втихомолку горько плакала.
Однажды в один из таких пустынных вечеров раздался телефонный звонок. Мила взглянула на часы, на поставленное кипятиться белье и вышла в комнату, где стоял телефон. Она вытерла мокрые руки о фартук и подняла трубку.
— Алло?
В трубке что-то зашуршало и смолкло, потом раздались короткие гудки. Ее как будто окатили холодной водой.
Она включила телевизор, уставилась невидящим взглядом на экран, но не поняла ни слова. В голове плавали обрывки каких-то мыслей, но ни на одной из них она не могла сосредоточиться… Не туда попали… Такое бывает. Намекают? Хотят, чтобы она отошла в сторону, подвинулась…Через десять минут она выключила телевизор и отправилась на кухню. Белье выкипало, вода с отбеливателем залила плиту. Она всплеснула руками и принялась устранять наводнение.
Снова раздался звонок, и Мила вздрогнула, потом, чуть помедлив, нерешительно сняла трубку.
— Алло, это я, — Арсений, казалось, куда-то торопился, — сегодня не жди, у нас налоговая проверка завтра, всю ночь будем колупаться. Спокойных снов! — и, не дожидаясь ответа, отключился.
Мила легла, но заснуть не смогла, глаза смотрели в потолок, но видели там совсем другое.
Арсений уже давно перестал приходить домой раньше одиннадцати часов вечера, здесь он, по сути, только спал. А весь последний месяц и того пуще — появлялся после часа, двух, от него стало разить крепким алкоголем. Объяснял, что выпивал с деловыми партнерами, без этого никуда. Говорил, что у фирмы трудные времена,
Мила подозревала, что не всегда их деятельность вполне законна, иногда приходилось обходить различные барьеры с помощью взяток или того круче… Он начал поговаривать о своем деле. У него появились какие-то, мягко говоря, «странные» знакомые, которых Мила просто побаивалась. Эти люди явно были не в ладах с законом. Но что такое вообще сейчас закон? Фикция? Никто не знает, как жить правильно и что делать. Страна развалилась, и на ее руинах каждый сам строит свое благополучие, выплывает по собственному наитию и совести. Она не вправе его осуждать и вмешиваться. Ее задача — вырастить Лизу и обеспечить всем необходимым. В этой ответственности и собственной нужности она и находила главное удовольствие своей жизни.
А повышение — это хорошо. Только что ей это повышение, если она Арсения почти не видит. Деньги на Лизку он пока дает исправно, вот и все. Но страшно, что он каждый день противостоит миру соблазнов и вдруг когда-нибудь не справится с этим. Но что будет тогда, она предпочитала не думать…
— Слушай, Арсений, — вечером Мила вымыла посуду, вошла в гостиную и присела на подлокотник кресла, в котором он сидел перед телевизором.
— Да? — он поднял уставшие, чуть воспаленные глаза.
— Ты будешь ужинать?
— Нет, я перекусил на работе, — он едва взглянул на нее и опять уткнулся в телевизор. Ей вдруг показалось, что она снова почувствовала этот сладковатый запах женских духов, он был каким-то знакомым…
— Ты в последнее время даже не ешь дома, не разговариваешь со мной, пропадаешь где-то, от тебя пахнет духами. Что происходит? — Мила планировала вести разговор спокойно и без эмоций, но неожиданно выпалила все сразу, и на глаза почему-то начали наворачиваться слезы, хотя она дала себе строгое обещание — ни в коем случае не плакать.
— Ой, ну только не надо истерик. Ты ведь взрослая женщина и уже сама должна все понимать.
— Что понимать?
— То, что происходит между нами, — это неправильно, и я ищу ответы, экспериментирую. Ну не получается у меня с тобой, что я могу сделать? С другими получается, а с тобой нет, — неожиданно признался он.
Мила вдруг успокоилась, слезы ее высохли, и она спокойно спросила:
— И долго ты будешь искать ответы?
— Как получится, — он с любопытством и каким-то непонятным интересом взглянул на нее.
— И много было других, с которыми ты экспериментировал?
— Хватало, — с вызовом ответил он.
Она медленно кивнула и вышла из комнаты, осторожно прикрыв дверь, как будто та была стеклянной.
В тот вечер она собрала чемодан, взяла девочку и, вызвав такси, уехала к свекрови. Полночи они проговорили и проплакали.
— Он ранимый мальчик, — говорила Зоя Павловна, — и обидчивый. Дай ему шанс, только об одном прошу, не руби сплеча.
Через пару дней позвонила Люся. Она извинилась и тут же деловито поинтересовалась: