Шаль
Шрифт:
Все повторилось. Дядя опять спросил урок и, не получив ответа, долго бил его с жестокостью и удовольствием.
Годы спустя Арсений вспоминал, что же между ними тогда происходило, и не мог дать ответа, не мог придумать этому какое-то конкретное название… Да ведь формально и не происходило ничего запретного или преступного — просто дядя воспитывал мальчика, может быть, излишне жестоко. На тот момент все еще было в рамках приличий. Ну, наказал и наказал, бывает… Арсений сжимал зубы, терпел, тихо шептал слова ненависти, которые приносили ему какое-то облегчение, стараясь заглушить предательский голос еще чего-то,
Так или иначе, со временем он перестал бунтовать, незаметно для самого себя погрузился во французский и даже стал получать некоторое удовольствие от занятий языком, узнавания новых певучих слов…
Дядя много рассказывал ему об истории Франции, ее известных деятелях, политиках, писателях, философах, пытался приучать его к французской литературе. Арсений увлекся Гюго, Бальзаком, Мопассаном…
Однажды дядя принес ему какую-то засаленную книжку в темной обложке без названия.
— Что это?
— Это маркиз де Сад. Слышал о таком?
Арсений замотал головой.
— На, почитай. Очень известный в своем роде человек. Только не болтай о ней, этой книги нет в широкой продаже — это редкое издание. Тут есть и описание его жизни в э-э-э… в некотором ключе. Тут его представляют больным человеком, но не обращай на это внимания… Люди, бывает, ошибаются, когда судят со стороны.
— Почему?
— Ну, видишь ли, для людей своего времени он был слишком… необычен, что ли. А люди боятся всего необычного.
Арсению было неинтересно читать про какого-то незнакомого маркиза, да еще явно непопулярную книжку, но отказаться он не посмел. Он долго откладывал, но когда как-то открыл книгу и принялся листать — дядя в любой момент мог спросить о ней, — неожиданно для себя увлекся.
Книга произвела на Арсения сильное впечатление — он испытал гадливость, стыд и… интерес. Там были иллюстрации, от которых у него захватывало дух, ему было неприятно смотреть на них, но он почему-то смотрел снова и снова…
Летом Михаил Павлович пригласил Арсения пожить пару недель на его даче и как следует позаниматься французским. Арсений и сам не знал, почему поехал. Сделал он это по доброй воле. К дяде он стал относиться как к неизбежному, завораживающему злу — ненавидел, когда не видел его, но во время общения не мог противостоять и сопротивляться его власти. В этом подчинении он находил что-то сладостное, впрочем, не признаваясь себе в этом до конца.
Дача была такой, какой и должна быть дача функционера, важного чиновника — двухэтажное здание, богато обставленное помпезными советскими знаками избранности: хрустальные люстры, ковры, строгая мебель, кожаные диваны. В саду — дорожки из плитки, стояли синие большие елки, со всех сторон — высокий белый забор. Здесь они были надежно скрыты от посторонних глаз. Никакой прислуги на даче не оказалось, дядя распустил ее, сказав, что хочет сам позаниматься хозяйством. Недалеко была река, кругом лес — дача находилась в закрытом поселке.
Первые дни они просто гуляли по лесу, собирали ягоды, удили рыбу. Мальчик уже привык, что важный человек уделяет ему столько времени, и его почему-то не удивляло, что тот предпочитает именно такую компанию, что ему не скучно. В любом случае никаких вопросов он не задавал.
Шла уже
Неожиданно дядя умолк, а потом спросил:
— Ты прочитал ту книжку?
Арсению показалось, что его застали врасплох. Видимо, дядя имел в виду де Сада. Он кивнул.
— Понравилось? Что ты понял из книжки?
— Что маркиз де Сад был нехорошим человеком, негодяем. Он занимался недопустимыми вещами.
Дядя усмехнулся.
— Де Сад был, возможно, самым великим человеком своего времени, настоящим новатором, первым провозвестником свободы. А еще он был писателем, аристократом и философом. И он жил той жизнью, которая не ограничена ни моралью, ни религией, ни правом, а основной ценностью считал возможность человека распоряжаться своей жизнью так, как он хочет.
— Но там ведь про другое написано, — прошептал Арсений и покраснел.
— Ну, он считал, что любой человек имеет право на удовольствие, на счастье, что тоже очень важно. Де Сад разрушал стереотипы, в которые общество заковало всех, чтобы было легче управлять, понимаешь? Только ты не вздумай нигде об этом болтать, об этом не говорят вслух, с чужими. Можно только с теми, кому доверяешь.
— Хорошо, не буду, — кивнул польщенный Арсений.
— Он считал, что через высшее личное наслаждение человек обретает свободу. А общество боялось этого и осудило его, — продолжал разглагольствовать дядя, — жаль, что ты этого не понял. Ты еще глупый мальчишка, который живет чужим умом и не имеет своего мнения.
— Вовсе это не так, — обиделся Арсений.
— Скажи, а ты пробовал когда-нибудь алкоголь? Вино там, водку? — неожиданно огорошил Арсения дядя, как будто забыв о французском развратнике.
Мальчик округлил глаза.
— Ну, курить-то ты курил и, думаю, продолжаешь. Я спрашиваю про вино. Да не стесняйся ты, я вот помню себя мальчишкой, очень хотел узнать, что взрослым в этом так нравится. Любопытный был.
— Нет, не пробовал, — неуверенно ответил Арсений. Он не понимал, куда клонит дядя и что за новую ловушку он придумал.
— А хочешь?
— Возможно, когда я стану старше, это было бы интересно, — уклончиво ответил мальчик.
— Да ладно придумывать, пай-мальчика из себя строить. Можем сегодня попробовать. Устроим пикник на природе. Ты, я вижу, разумный парень и уже достаточно взрослый. Лучше тут, чем в подворотне. Только сестрице не говори, а то она нам устроит. Бабы вечно все не так понимают, — добавил он с некоторой досадой.
Арсений в восторге кивнул, стараясь не показывать радости и делая вид, что ему все это почти безразлично. Но внутри все клокотало от возбуждения — он попробует вино! Как взрослый. Конечно, он никому не скажет.