Шарон Крич. Отличный шанс
Шрифт:
Годами я повсюду таскала за собой в коробке разное барахло. Среди прочих вещей там имелись две потрепанные тетради, одна желтая, другая голубая. У обеих на обложке была картинка, на которой девочка ловила рыбу. В желтой тетради я записывала свои сны. Там были даже сны, приснившиеся мне в семилетнем возрасте. Первый сон, к примеру, такой:
“Мне приснилась что я лигушка. Я была очень противная”.
Судя по записям, мне не часто снились сны в семь, восемь и девять лет, или, если снились, я их забывала, когда просыпалась. Но потом у меня были горы снов, и все они поместились в эту желтую тетрадь.
В синюю тетрадь я аккуратно записывала адреса и телефоны (как правило, у нас дома всегда был телефон) всех наших мест проживания. Я начала делать это также в возрасте семи лет, поэтому о всех предшествующих адресах и телефонах мне пришлось расспрашивать маму.
Первая запись была о Байбэнксе, штат Кентукки, где я родилась. В адресе значилось только название улицы: Морли-роуд. Телефона тогда у нас не было. В моей памяти ничего не сохранилось о Байбэнксе.
Затем следовали записи о Виргинии, Северной Каролине и Теннесси. Значились также Огайо, Индиана, Висконсин. Потом шли Оклахома, Арканзас, Орегон, Техас, Калифорния и, наконец, Нью-Мексико. Но о Швейцарии я еще ничего не написала, потому что в список попадали только те места, которые я покидала навсегда.
Время от времени я перечитывала названия городов и поселков: Байбэнкс, Динуидди, Суаннаноа, Суитуотер, Юклид, Уобэш, Энтиго, Кингфишер, Калико-Рок, Роузберг, Одесса, Чико и Эйбикуайю. Стоило мне вслух произнести название города, как в моей голове сразу возникала картинка, появлялся кратковременный образ, и так один за другим, словно кто-то быстро переключал слайды на экране. У меня была мечта когда-нибудь побывать во всех этих местах и найти там маленькие частицы Доменики Сантолины Дун.
В коробке с пожитками имелась также складная удочка, которую подарил мне отец. Я помнила себя сидящей с этой удочкой в руках на реках Суитуотера и Кингфишера, Калико-Рока и Роузберга, и так далее, и так далее, и мой отец тоже всегда сидел с удочкой рядом со мной на берегах этих рек.
Я посмотрела на Монтаньолу, потом на Лугано и подумала: что мне запомнится об этом месте? Наверняка я буду вспоминать горы, и узенькую Виа-Попорино, и озеро. Может быть, в памяти останутся ящерицы, хурма, ставни на окнах, перины, вывешенные на подоконники проветриваться.
– Я хочу американской воды, - простонала Лайла.
– Как во Флориде, - добавила она.
– У воды во Флориде правильный вкус. Я - человек с очень чувствительными вкусовыми рецепторами.
Я вспомнила вкус воды в Оклахоме с едва уловимым запахом земли и прохладу и чистоту воды в Орегоне. Буду ли я помнить вкус швейцарской воды с легким запахом гальки?
– Я хочу пойти гулять на бульвар, есть тако и гамбургеры, настоящие гамбургеры, - продолжала Лайла.
Я вспомнила стайки ребят на бульварах и девочку, пойманную в то время, как она пыталась украсть с лотка лак для ногтей. Я вспомнила, как бродила среди толпы и думала, откуда у людей берутся деньги, чтобы все покупать, и что они собираются делать со всеми этими вещами, когда им надо будет переезжать на новое место. Я вспомнила тако в Нью-Мексико, наполненные горячей острой начинкой, от которой во рту и горле полыхал пожар.
Буду ли я всегда помнить капучино и пиццу cuattro stagione*, которые подавали в кафе “Федералес” в Лугано? Буду ли я помнить твердые, как камень, biscotti?**
______________
* Четыре времени года (итал.).
** Печенье (итал.).
– Динни, неужели тебе не хочется вернуться домой?
– спросила Лайла.
А я подумала: а где он, вообще-то, этот дом?
Лайла жаловалась не только мне. Она жаловалась Белен, Мари, почти всем вокруг, за исключением Гутри. Однажды Мари призналась в разговоре со мной:
– Мне хочется порубить ее на котлету. Я от нее с ума сойду!
Спустя две недели после поездки в Андерматт Лайла перехватила меня на выходе из столовой. Она помахала перед моим лицом каким-то письмом.
– О, это ужасно, просто ужасно!
– воскликнула она и громко разрыдалась.
– Что случилась?
– Я подумала, что, может быть, кто-то умер.
– И они посмели сообщить мне об этом в письме! Мне необходимо позвонить! Уговори своего дядю разрешить мне позвонить, Динни, пожалуйста!
– Да что случилось? Что такое ужасное произошло?
– Моя мать возвращается в Штаты! Ей опротивела Саудовская Аравия! Она ненавидит эту страну!
– Но ведь это не так уж плохо?
– спросила я.
Она хлопнула письмом мне по руке.
– Динни! Это означает развод! Я просто уверена! Но это не самое худшее.
– Она снова принялась громко рыдать.
– А что самое худшее?
– вновь спросила я, мысленно перебирая возможные несчастья.
– Самое худшее, что мне тоже придется уехать! Мне придется вернуться с матерью в Штаты!
Я решила, что чего-то недопоняла, пропустила какую-то существенную деталь в рассказе Лайлы.
– Но, Лайла, ведь именно этого ты всегда хотела - вернуться в Штаты, пить воду, есть гамбургеры и все такое!
Снова рыдания.
– Только не сейчас, - всхлипнула она.
– Мне ведь придется ехать немедленно! На следующей неделе! Я - такой человек, которого надо предупреждать заранее!
– И все же, я думала, ты хотела…
– О, Динни, ты всегда споришь со мной! Никто не может понять! Никто меня не слушает!
– И она побежала по коридору, на ходу отбросив в сторону сумку с учебниками.
Из-за угла с той стороны, куда убежала Лайла, появился Гутри.
– Что опять не так на этот раз?
– спросил он. Когда я пересказала ему то, что узнала от Лайлы, он с минуту молча смотрел на меня, а потом сказал: - Итак? Разве ты не собираешься умолять меня уговорить ее не уезжать?
– Да, конечно. Уговори ее не уезжать.
– Что-то не похоже, чтобы ты очень этого хотела, - заметил Гутри.
– А тебе не кажется, что Лайле просто нравится привлекать к себе внимание своими истериками?