Шайкаци
Шрифт:
– Майко – тот, кто выяснил это, – подсказал Ли. – Но рассказывали об этом открытии уже его друзья.
– В бачке унитаза неподалеку отсюда начинает бушевать водоворот, если подуть в него, – продолжал Саймо. – Я не знаю, зачем людям пришло в голову дуть туда. На Голубой улице кто-то поет по средам в одно и то же время. В театре «Дуб», если, стоя на сцене, говорить более четырех секунд, к тебе начнут приближаться призрачные твари, но исчезнут, стоит замолкнуть. Проверять, что будет, если настаивать на шуме, никто пока не стал. В апартаментах «Глазго» один телевизор продолжает показывать передачи последнего дня, в том числе те, которые стояли в программе после Калама. Новости молчат о произошедшем, хотя и рассказывают о запланированных событиях.
– Кстати, телевизор перестает показывать
– Многие черты легко упустить, – говорил Саймо. – Не включив телевизор, не заговорив на сцене, не, кхм, подув в бачок. Во всех этих местах действует какой-то другой, искаженный закон природы. И насколько глубокими могут быть такие изменения? Прямо сейчас мы можем идти по поверхности, которая чуть прочнее или не такая серая, как прежде. Мы не замечаем этого, но это тоже черта. Плохие сны нам могут сниться, потому что наш дом стоит в еще одной проклятой зоне и нужно рисовать печать с кругом. Но мы не знаем, что принесло плохой сон.
– Быть может, все это – плохой сон, и мы все медленно умираем, валяясь в наших квартирах; и ты, Кир, едва ступив на станцию, упал и присоединился к нашему сну, – подхватил Будер. – Или это твоя личная иллюзия, а нас вовсе не существует. И, добравшись до сердца Шайкаци, ты очнешься, а вокруг будут развалины и трупы. – Желудок Кира неприятно сжало от этого предположения. – Кто-то говорит: мы наблюдаем лишь доли процента долей процента от сделанного чертой. Многое различается тонкими приборами. Но абсолютное большинство отклонений, хоть и существует, просто не пересекается с нами.
– Тогда, по крайней мере, мы можем об этом не беспокоиться, – решил Кир.
– Считаешь? – взглянул на него Будер. – Но знаешь ли ты, по каким законам живет то, что мы не видим? Пение на Голубой улице всегда начинается в одиннадцать тридцать три. А какие часы определяют жизнь за пределами наших чувств? И что начнется, когда там стрелка дойдет до одиннадцати тридцати трех? Будет это безобидная мелодия? Или все, что мы делаем сегодня, превратится в прах, когда настанет этот час?
Коридор впереди был развален. Шайкаци сотрясло в разгар работы, и теперь вокруг были брошены тележки, подъемники, инструменты, с которыми люди спешили из цеха в цех. Валялся захваченный из столовой поднос с едой, теперь сморщенной и засохшей. Кучами лежали различные запчасти, сваленные здесь разведчиками, потрошившими коробки в поисках чего-либо полезного. «Первые люди» миновали ворота, которые остались распахнутыми и обнажили тонувшие в темноте линии производства, новые коридоры, оборудованные рельсами и кранами, лестницы и груды мусора, в которые превратилась железные кровь и пот добывающей станции «Шайкаци».
Они прошли мимо небольшой закусочной для рабочих. За прилавком было вывешено меню, рассказывающее о былом ассортименте: в основном, лепешки с различными начинками. На жирных конфорках съежились куски теста. Мука смешалась с пылью. Край бумажного стаканчика с кофе навсегда пропитала пролившаяся капля.
На месте был и продавец. Его труп привалился к двери, ведущей в подсобку. Кто-то заботливо укрыл мертвеца белым покрывалом. Там, где была голова, краснели два пятна размером с ладонь – смерть нечто ужасное сделала с его глазами. Кроме этого цвета белизну нарушали крупицы чего-то желтого, вроде песка, рассыпанного также на полу возле двери. На прилавке была печать – круг, квадрат, одна штриховка.
– Привет, Баль, – поздоровался с трупом Саймо. – Спасибо за все.
Киру померещилось, будто тело под тканью шевельнулось – слишком мелко, чтобы быть уверенным. Также ему теперь казалось, что пятна крови слишком алые, чтобы считаться хотя бы вчерашними.
– Кто это?
– Баль готовил отличные лепешки, – обратился Саймо к добрым воспоминаниям. – Я тут перекусывал на обедах. Мы его и нашли после удара. Как я удивился, когда учуял запах теста и треск готовки! Баль был жив и здоров, представь себе. А ведь за Темную границу мы нескоро перебрались, все боялись. «О, привет!», – говорит. Обтер руки о фартук, здоровается. Я смотрю на развалины вокруг, слышу, как где-то вдали переругиваются томы, и думаю, не наставить ли мне на него пушку – явно аномалия. Мы уже такого насмотрелись… Нет, человек. К нему заходили томы, пока Райла не прикончила их матку, а он отбивался от них ножом. Мясо от них полно, муки еще мешками – питается своими лепешками. Спал на верхней полке на складе.
– Почему он здесь, раз вы его нашли? – удивился Кир.
– Так он отказался идти в Порт. Упрямый тип. Он эту лавку открыл на последние средства – большое было дело. Не хотел оставлять. «Что ты будешь тут делать?» – спрашиваю. Говорит: «Продолжу готовить лепешки». И продолжил. Знаешь, это даже вдохновляло. Посереди хаоса он занимался своим делом. Казавшимся бессмысленным, но уж точно не плохим делом.
– Это, Кир, кстати, тебе пример, – влез Ли. – Человек наслаждался деланием лепешек! – всплеском рук он возвел это в высокий ранг. – Мир навязывает тебе большие цели, но ты цени достигнутое. А ты все со спасением мира.
– Он амбициозный, – тоном, которым она будто бы вступалась за Кира, Райла лишь провоцировала. – Его ждут подвиги, а не лепешки.
– Амбициозность в мире, летящем в тартарары, это уже недалекость или еще недальновидность? – задумался Ли.
– Хочешь назвать меня недалеким, Ли? – уточнил Кир.
– Амбициозным, – лицо его сияло благорасположенностью.
Кир хмыкнул и вновь обратился к Саймо.
– Так что с ним случилось?
– Ты видел дверь в подсобку? Все дело в этом проходе. Баль стал меняться вскоре после нашего визита. Стал молчаливым, раздраженным. Изменился физически: глаза постоянно красные, будто он не высыпался. Я знал: он надеялся, что к нему после нас зачастят покупатели. Но никто из Порта специально не ходил сюда. Мы думали, в этом все дело. Скорее всего, отчасти так оно и было. Но потом мы обратили внимание на мелкие язвочки, появившиеся на его лице. Он отвечал: «Все в порядке». Я заметил, что он часто оглядывается на дверь. Я пошутил: «Кого-то ждешь?» Он очень странно посмотрел на меня – я как будто выдал его тайну. Спустя несколько дней, когда мы вновь проходили здесь, то увидели, что из глаза у него течет кровь. Он вновь сказал, что все в порядке. Но уже даже не глядел на нас – пялился только на дверь. Я спросил: «Баль, кто-то живет за этой дверью?» Он не отреагировал. Кожа вокруг глаз у него была сплошной раной. Мы, конечно, не собиралось просто оставить его. Дверь была заперта на ключ, к сожалению. Ключ он не отдал, говорить с ним было бесполезно. У нас было задание, и мы решили забрать его на обратном пути. Но, возвращаясь, мы увидели его возле открытой двери. Он стоял на пороге, а вокруг него бушевал песчаный ветер. Песок, как мошкара, облепил только его голову, выедая глаза. Баль вроде бы стоял твердо, но, как только мы подошли, он рухнул. Глаз не было, там уже мозги скоблило…
– Так что было за дверью? – спросил Кир.
– Пустыня, – ответил Саймо. – Бескрайняя пустыня, в которой дуют жестокие ветры.
– Он смотрел на нее, пока глаза ему выедало песчинками, но так и не решился ни на один шаг, – продекламировал Будер. – Если бы он брал в благодарность от людей хоть по крупице, то мог бы собрать вокруг себя пустыню, не сходя с места.
– А это откуда взялось? – изумленно уставился на него Ли. – Мы должны извлечь какой-то урок?
– Хорошо делаешь лепешки – делай свои чертовы лепешки и не заморачивайся, – подвела итог Райла.
– Спасибо, родная, – улыбнулся ей Ли. – Ты у нас одна прочно стоишь на земле.
– Между прочим, эти чертовы лепешки спасли мне жизнь, – сказал Саймо. – Я пошел проверить тот якобы не опасный закуток за логовом матки. Мы вроде там все почистили. Как же. – Он тронул плечо, где одежда скрывала побелевшую рытвину. – Помяло меня крепко. И когда я по стенке брел сюда, разлив прорву крови, единственное, о чем думал: скоро будет лавка Баля. Еще один-другой поворот. Пусть это будет последним, что я сделаю, но, если я еще раз успею попробовать его лепешку, это будет лучший из возможных концов. Не знаю, не сдался ли бы я за сотню метров до спасения, если бы не Баль. А в лавку как раз завернули наши ребята – они меня и дотащили до Порта.