Шайтан-звезда (Часть 2)
Шрифт:
Укутанный в аба ребенок спал ногами к огню. Под головой у него лежал полупустой полосатый хурджин, изделие бедуинов.
Джинн Маймун ибн Дамдам был в своем излюбленном облике четырнадцатилетнего юноши, несколько полноватого, ибо несравненная мягкость боков была в числе достоинств, воспеваемых поэтами, с красивым лицом, обладателя неизменной родинки, которую те же поэты сравнивали с пятнышком мускуса. Свою одежду он, казалось, позаимствовал в богатом купеческом семействе.
Ифрит Грохочущий Гром съежился до пределов человеческого роста, но ничего не мог поделать с красновато-лиловым
Старый фалясиф, суфий, или кем он там считал себя на самом деле, Гураб Ятрибский был одет так, как одевались в Ятрибе до того, как правоверные стали называть его просто "Медина". Он был в мягкой белой рубахе, в головной повязке вместо тюрбана, и в белой же джуббе с длинным вырезом, а имелись ли под всем этим штаны - Джейран не знала.
Сама она, как и джинн, имела на себе полосатую фарджию, подпоясанную уже не кожаным ремнем с бляхами, а простым кушаком, и тюрбан с нарочно отпущенным подлиннее концом, которым она, привычным уже движением, прикрывала синие знаки на левой щеке.
Джейран понятия не имела, где мудрец, джинн и ифрит развели этот костер, в котором из семи климатов выбрали пустынное место, даже ночью не отдающее полностью накопленного днем тепла, да и почему предпочли дорогим лакомствам ячменные лепешки. Маймун ибн Дамдам мог притащить откуда-нибудь с островов Индии и Китая дворец вместе с невольниками, певицами и поварами. Ифрит также мог доставить своих сотрапезников в более приятное для взора место, чем ночная пустыня. И все же с виду все трое, и мудрец, и джинн, и ифрит, казались очень довольными своими обстоятельствами.
Они укладывали сыр поверх лепешек и ели, запивая молоком, а Джейран молчала, придумывая, как бы обратиться со своей просьбой.
Раз уж старый звездозаконник, пометивший ее синими знаками, погиб, то за избавлением ей следует идти к кому-то другому. А никого более сильного в таких делах, чем Маймун ибн Дамдам или Грохочущий Гром, девушка не знала.
Нельзя сказать, что эти знаки теперь так уж мешали ей. Когда Аллах окажется настолько милостив, что она войдет наконец в харим Ади аль-Асвада, то необходимость прятать их под концом тюрбана исчезнет. Боли они не причиняют, приближенные женщины быстро привыкнут к ним, а что касается аль-Асвада - то, видно, придется всякий раз, ожидая его прихода, гасить светильник. Все это Джейран обдумала заранее, но все же хотела избавиться от знаков, а вместе с ними - и от обременителного положения Шайтан-звезды.
Она не решалась вмешиваться в беседу мужчин - а мужчины как бы забыли о ней, ибо были заняты важным делом. Они считали кувшины.
– Сулейман ибн Дауд, мир праху его, подчинил заклинаниям власти четыреста восемьдесят девять джиннов из подданных Красного и Синего царей и триста шесть ифритов, - негромко говорил Гураб Ятрибский.
– Из них, насколько мне известно, в кувшинах изначально содержалось двести одиннадцать джиннов, а ифритов не было ни одного. И это были узники, заточенные и запечатанные печатями. Из тех кувшинов, опять же насколько мне известно, от двадцати до тридцати
– Хотя срок заключения, определенный Сулейманом ибн Дайдом, уже истек, вставил Маймун ибн Дамдам.
– Остальные двести семьдесят восемь джиннов оставались свободными до того времени, как они потребуются обладателям магических предметов, имеющих над ними власть, - продолжал, усмехнувшись, мудрец.
– Что же касается ифритов - то, зная их нрав, а они больше всего на свете любят разрушение, Сулейман ибн Дауд связал каждого из них с предметом, но право освободить ифритов оставил лишь за собой, джинна же мог освободить даже непричастный к науке человек, если таково оказалось бы его везение.
– Он поступил разумно, - тихо, как ему казалось, а на самом деле подобно отдаленным раскатам грома, заметил ифрит.
– Он связал самых строптивых из нас - а если бы он оставил их на свободе, они рано или поздно прогневали бы Аллаха до такой степени, что он бы всех нас уничтожил!
– Да, он поступил разумно, - согласился Гураб Ятрибский.
– И все магические предметы, которым подчинялись ифриты, он отдал тебе, о Грохочущий Гром, не так ли? И это именно ты должен был их беречь, а самого тебя он мог вызвать посредством медного кольца, но не вызывал до самой своей смерти. Он знал, что ты наиболее разумен и не причинишь зла своим близким...
– Потом меня несколько раз вызывали безумцы, вообразившие, что могут повелевать ифритами!
– Грохочущий Гром фыркнул.
– Чего они у меня только
не приказывали! Не то, что ты, о шейх. Только это тебя тогда и спасло...
– Мне нечего приказывать ифритам, о Грохочущий Гром. Не могу же я потребовать, чтобы они вложили в мою голову знание, которого там нет! Или сочинили притчу, объясняющую, к примеру, увеличение необходимости...
Гураб Ятрибский осторожно, чтобы не разбудить ребенка, порылся в хурджине и извлек бронзовый пенал. Оттуда он вынул медное колечко, до того неприглядное, что ребенок из купеческой семьи не стал бы с ним играть.
Грохочущий Гром наклонился, как будто кольцо притянуло его.
– Ты хочешь отдать его ифриту, о шейх!
– воскликнул Маймун ибн Дамдам.
– Ну вот, ты испортил мне такой замечательный миг, о несчастный! возмутился Гураб Ятрибский.
– Я хотел отпустить его на свободу красиво, и подобающими случаю речами! Кто тянул тебя за язык? Возьми кольцо, о Грохочущий Гром. Я долговечен, но я не вечен. И можем ли мы поручиться, что через сто или тысячу лет попущением Аллаха на земле не родится еще один гнусный завистник наподобие аш-Шамардаля?
– Этого не может знать никто, - согласился Грохочущий Гром, принимая дар.
– Ты поступил более разумно чем полагалось бы человеку, о шейх. Скажи могу ли я что-то еще сделать для тебя прежде, чем мы расстанемся навеки?
– Разрушить построенный город, или убить царя, или разгромить войско? Нет, ничего этого мне не нужно, - сказал старый фалясиф.
– Тот Совершенный Град, о котором я когда-нибудь напишу книгу, строится не из камней и укрепляется не оружием. Может быть, ты поделишься со мной...