Шелестят паруса кораблей
Шрифт:
Было особенно приятно замечать, как простые японцы всячески выражали свою радость, видя, что власти переменили свое отношение к русским. Пленники получали подарки, и сами старались отблагодарить, как могли. Штурман Хлебников переписывал и объяснял японскому ученому все известные ему новейшие научные формулы и таблицы кораблевождения, а Головнин и Мур раздарили переводчикам свои книги и личные вещи.
В жаркий летний день, когда на улице был весь Матсмай, русские моряки двинулись в путь к Хакодате. Теперь главной заботой конвоя было обеспечить в пути удобства для русских. В Хакодате их поселили в домике с садиком и видом на море. Здесь было чисто и светло, но время стало тянуться еще мучительнее.
Японцы требовали от Головнина написать русскую грамматику и другие работы о России, о русском языке, о русском времяисчислении. Тёскэ, Кумадзиро и ученый-астроном продолжали мучить офицеров расспросами самого различного характера.
— Что означает слово «достойный»? — спрашивал Кумадзиро.
Головнин отвечал:
— Почтенный, похвальный.
— А вот во французском словаре есть слово digne. Что оно значит?
— Оно как раз и значит достойный.
— Значит, виселица — это награда?
— Виселица — это страшное орудие смерти.
— А вот здесь написано по-французски — «достойный виселицы». Как это понимать?
Часами шли такие разговоры. Можно было сойти с ума. А время уходило и уходило — день за днем, неделя за неделей.
Наконец двадцать первого сентября пришло известие о прибытии «Дианы». С большим трудом, при неблагоприятных ветрах, Рикорд сумел ввести шлюп в залив Эдомо, или Эдермо.
Пока «Диана» лавировала, глазам русских представали все новые батареи. У орудий — груды ядер. Неужели японцы решили повторить предательский трюк с арестом Головнина, Хлебникова и матросов?
Головнин спросил Тёскэ — возможно ли это? Но Тёскэ смеялся. Как непонятливы русские!
— Мы бы собрали и больше войск и артиллерии. Вы должны радоваться и гордиться. Таков наш обычай.
У Рикорда на судне был человек, знающий японский разговорный язык. Но витиеватый язык чиновников был ему недоступен. Рикорд обратился к японцам с просьбой писать ему бумаги как можно проще. Японские чиновники покачали головой. Это невозможно. Простой язык они считают ниже своего достоинства. Писать просто может только простой человек. Ни один чиновник не опозорит себя низким стилем послания. Просьба оказалась невыполнимой.
Японцы нашли послание капитана Миницкого написанным благоразумно. Их подкупало и то, что охотский губернатор просил японское правительство отнестись милостиво к японцу Леонзаймо, бывшему в России.
Тридцатого сентября 1813 года состоялось свидание Рикорда с японским губернатором.
Переводчики рассказали Головнину, что Рикорд передал губернатору письмо иркутского губернатора и подарки — золотые часы и редкие материи. Часы изображали лошадь у водопоя и привели японцев в изумление и восторг. Когда следовало отбивать время, лошадь опускала голову столько раз, сколько показывала часовая стрелка.
Величайшей радостью, вызвавшей у пленников слезы, была их встреча с Такатаем Тахи — японцем, побывавшим в России. Это был друг — искренний и деятельный.
Благополучный исход свидания Рикорда с губернатором рассеял последние сомнения. Пятого октября состоялась встреча Головнина с Рикордом. Василию Михайловичу для этой встречи принесли треуголку, саблю и... платье японского шелка и покроя.
Перед этим Головнин сбрил бороду, а волосы остриг в кружок по-украински. Все это было похоже на маскарад, но возврат оружия был настолько знаменателен и радостен, что Головнин не решился оскорбить японцев отказом от их одежды. Так же пестро были одеты Хлебников, Мур и матросы.
В торжественной обстановке губернатор зачитал русским пространную бумагу об освобождении. Во всем был обвинен лейтенант Хвостов. Теперь японское правительство убедилось в том, что командир «Юноны» действовал не по приказу Российского правительства, а самочинно, и решило освободить русских моряков. На следующий день они вступят на борт «Дианы».
Головнин вежливо, но сохраняя достоинство, благодарил губернатора. Все, и японцы, и русские, были рады, и только один Мур был печален. Но оставаться в Японии он уже не хотел.
Весь этот день к русским приходили японские чиновники, военные, офицеры и солдаты.
Японские чиновники с предельной щепетильностью вернули бывшим пленникам их личные вещи и щедро снабдили припасами на дорогу.
Такатай Тахи проводил русских до взморья, усадил всех на губернаторскую шлюпку, и она в сопровождении лодок с провожающими торжественно двинулась к «Диане».
Два года, два месяца и двадцать шесть дней тяжелого пленения, ожидания мучительного конца, неуверенности остались позади.
На палубе «Дианы» состоялась незабываемая встреча — праздник и для освобожденных, и для освободителей. Говорили, перебивая друг друга, с сияющими лицами, обменивались рукопожатиями. Не было конца объятиям, поцелуям, поздравлениям, расспросам.
Все трудное, угнетающее осталось позади. Впереди была встреча с близкими, с победоносной Родиной.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Камчаткой уже овладела зима. Плотно надвинуты снежные шапки на обрывистые, скалистые вершины. Ниже темнели прибрежные густые леса.
В столицу и Охотск были посланы сообщения о благополучном возвращении пленников. «Диана» ремонтировалась после трудного похода. Головнин жадно читал сохранившиеся в Петропавловске столичные газеты, — эти два года были насыщены крупнейшими событиями.
Постепенно отходили душой и телом от перенесенных тягот Головнин и его спутники. Вызывало беспокойство лишь настроение мичмана Мура, который все более погружался в мрачное отчаяние, стыдясь своего слабодушия, проявленного в плену.
После отказа Мура остаться в Японии товарищи не попрекали его за временное отступничество. Строгий к себе Головнин был строг и к другим. Но строгость его не была жестокостью. Еще в Японии он несколько раз беседовал с Муром, стараясь ободрить его, вернуть ему самоуважение, подсказывал путь к этому — нелегкий и долгий. И самая сила раскаяния Мура свидетельствовала о непогасших добрых началах его души, — ведь он был еще так молод.