Штормовое предупреждение
Шрифт:
Тут ее осенило, и она принялась копаться в ящиках – и очень быстро отыскала среди мелочей свечи и спички. Ее старая добрая тетушка уж конечно не обошлась бы без такой нужной вещи в хозяйстве! Пристроив несколько свечей в чашках и дав себе слово потом собственноручно их отмыть, так, чтоб тетя и не догадалась о том, как их использовали, Марлин зажгла фитили, и кухня осветилась неверным, но все же уютным огнем. Теперь пугающие тени прятались только по углам, но в углы Марлин и не стремилась. Она загрохотала кастрюлями, будто полагая, что такой прозаический звук никак не смог бы сочетаться с призраками и тайнами, и чуть сама не принялась напевать или говорить сама с собой. Каждую новую находку она ставила на стол – бог его знает, какой там этот камин, надо иметь несколько вариантов про запас. Единственный лишь раз она совершила оплошность: выронила из рук ковш, вздрогнув от резкого
В доме пахло как-то интригующе. Застойно, законсервировано. Но ничем опасным – за это Рико мог бы поручиться. Он знал, как пахнет то, что опасно. Пока его товарищи были заняты какими-то там своими важными делами, копошились и шуршали на крошечном пятачке, он потихоньку улизнул от них. Это незнакомое место будоражило его и щекотало нервы, и надо было с ним разобраться, прежде чем что-то предпринимать. Рико понятия не имел, кто или что могло бы тут поджидать их, но готов был встретиться с ним. К чему он готов не был, так это лечь спать под этой крышей, не получив ответа на такой для него важный вопрос – за спиной у него оставалось нечто достаточно ценное, что бы он не пожелал подвергать его опасности. Кто знает, не окажется ли в итоге, что лучше бы спешно рвать отсюда когти?..
Он бесшумно обошел новое место, прислушиваясь и принюхиваясь, тщательно выискивая подвох или ловушку. Хорошо, что все другие внизу, у огня, никого нелегкая не понесет в эти стылые закоулки. Можно было бы сказать, что он скользит, как призрак, но Рико хромал, сильно припадая на правую после недавнего ранения, и вряд ли истории известны таинственные и грациозные, но хромые привидения…
Чуткое обоняние подрывника нигде не уловило запаха крови или пороха, и он почти расслабился. Ему до сих пор еще не удалось привыкнуть к этой смене обстановки, но он знал, что через пару дней – если сейчас дело кончится хорошо – все устаканится. Посреди коридора он остановился перед галереей старых черно-белых еще фото, взятых в винтажные рамочки – металлические, но с завитушками. С фотографий на него строго и застенчиво глядели незнакомые люди. Горло зацарапало опасливое подозрение, что люди эти следят за ним, и захотелось повернуть фото к стене, но он удержался от этого порыва – прошел мимо, то и дело оглядываясь, как если бы рассчитывал поймать черно-белых людей за подглядыванием, и успеть заметить, как торопливо они отведут взгляд.
По узенькой чердачной лесенке он вскарабкался, боясь цепляться за слишком для него хрупкие расшатанные перила, наверх, под самую крышу, где тусклый запах затхлости ощущался совсем иначе. Пробрался между коробок и рассохшихся садовых стульев к круглому окошку, распахнул его, толкнув, и высунулся, жадно вдохнув морозный воздух. Серебристая пыль ворвалась в дом, потревожив его застойный покой, и Рико был рад почувствовать, как заколебалась в углах паутина и как ощутимо вокруг свежеет. Он захлопнул окно, уже зная, что ни у старого дома, ни тем более у его заскорузлого чердачного закутка больше над ними власти нет. Дом покорен, как дикое сказочное чудовище, свален на спину ударом ледяного копья марширующей в лобовую атаку зимы. Зимнее дыхание вырвало его якорь из песков времени, снова отправляя в плаванье, и дому ничего не оставалось, как послушно влиться в сегодняшний день и сегодняшнюю реальность…
На темной лестнице, когда подрывник шел обратно, ему вдруг послышалось, как за спиной, во мраке, что-то потрескивает. Звук был очень похож на тот, какой издает, стремительно укорачиваясь, горящий бикфордов шнур. И, хотя Рико знал, что трещит безобидная рухлядь, все равно снова ощутил себя там, где ночевал еще вчера. Тревожное, неспокойное место, где земля пахнет металлом, и такая сухая и желтая, застывшая ребристой коркой, а небо белое и низкое, затянутое рваными злыми облаками. Иногда они разражались серым свинцовым дождем, и тогда земля раскисала, превращалась из желтой в коричневую, становилась глинистой скользкой грязью. В этой паршивой грязи ничего было невозможно – ни идти по ней, ни сидеть, ни лежать, ни закапывать павших. Тела покойников, раздутые, потемневшие, смывало грязью, и эти потоки мертвых в любой момент могли пресечь твой путь, если госпожа Фортуна тебе не улыбнется. А эта капризная стерва частенько только щерила зубы, вроде бы и готовая смилостивиться, но в последний момент все равно оставляя с носом. А уж как она клацнула зубами им напоследок… Пожалуй, странно, что не выдрала добрый шмат мяса из чьего-то бока. Видимо, решила оставить своих старых знакомых для дальнейших забав: не в последний раз они садятся за ее игорный стол, не в последний… Рико тревожно
Маленькая узкая лесенка, снизу казавшаяся короткой, сверху вытянулась вдруг, а балясины на перилах раскрылись, как раскрывает ребра вспоротая грудная клетка. Показалось, что где-то между ними забилось, спряталось и боится вздрогнуть сердце – лиловый пыльный комок.
Рико поискал его взглядом, но не обнаружил – хотя обычно у него не возникало проблем с тем, чтобы найти во вспоротом теле внутренние органы. Он положил руку на перила и сжал ее, как будто призывая эти разбушевавшиеся ребра к порядку. Пусть не думают, что его легко сбить с толку. Сделал шаг вниз, затем еще один, и вдруг кинулся, напрыгивая, придавливая к полу жертву – пыльный лиловый мягкий комок, который он накрепко стиснул, готовый сдавить сильнее, если тот станет вырываться. Но дом, очевидно, понимал, что этого лучше не делать, и сердце осталось недвижимое, послушное, притворно-покорное. Рико запустил пальцы в его мягкое нутро, впиваясь цепко – и выдрал его из межреберья, преодолев слабое сопротивление. И теперь держал крепко, но позволяя все же добыче свободно болтаться.
Сероватая штукатурка дома в темноте казалась белой, а змеящиеся по ней трещины будто ползали туда-сюда, сплетничая у него за спиной, передавая последние новости, пока он уходил от них прочь – назад, к другим людям.
– Рико! – послышался снизу знакомый голос, и он кубарем слетел по лестнице, торопясь оказаться на месте как можно скорее. – Где ты шляешься?! Я говорил тебе не уходить в самоволку?! Хочешь, чтобы с тобой случилось то же, что с Манфреди и Джонсоном?! Что это у тебя?
– Подушка от дивана это у него, – тут же вмешалась Марлин. – Где ты только ее нашел?
Дом внизу, на первом этаже, совсем ручной, спящий, безопасный. Рико забирается к источнику его тепла поближе, довольный тем, как дело обернулось, и самим собой. Теперь ведь ничего дурного не произойдет, не так ли? Он победил чудовище и принес его сердце. Теперь все будет хорошо. Так ведь всегда бывает.
К камину они стащили все диванные подушки и все пледы, что смогли найти, а на пол постелили четыре спальных мешка – походный инвентарь отряда. Огонь весело пылал, и Марлин, завернувшись в один из пледов – синий, в шотландскую клетку – глядела на огонь. Ни одна из обнаруженных ею кастрюль или сковород не подошла для приготовления ужина: в камине не нашлось ни за что их зацепить, ни как установить. Шкипер велел Ковальски что-то придумать – его обычная практика при столкновении с незапланированными неприятностями – тот делегировал эти полномочия Рико, а Рико раскопал в леднике кусок мяса, разморозил, напластал ломтями, а теперь принюхивался ко всем по очереди специям, что-то отставляя в сторонку, а что-то убирая обратно. Обжарить его пришлось, насадив на прутья, в незапамятные времена и невесть для какой цели вытащенные из стойки-гриль, и оставленные в углу дровяного сарая. Шкипер было рассчитывал заготовить там дров и на утро, но его лейтенант выразительно постучал согнутым пальцем по лбу: дом принадлежал пожилой женщине, которая наверняка покупала дрова брикетами в супермаркете, в отделе для туризма, а не махала топором в охотку по выходным. Так что в данный момент Шкипер пристроил перед экраном камина котелок с водой в надежде если не вскипятить ее, то хотя бы нагреть.
– Переночуем, а завтра разберемся со всем, – пророчествовал он.
Бекки и Стейси, две ее шебутные кузины, прижались друг к дружке под одним пледом и, судя по всему, надеялись уснуть или на худой конец упасть в обморок раньше, чем Рико закончит свою возню с ужином. Марлин их, в принципе, понимала: с непривычки это было тяжелое зрелище. Она сама попятилась, когда, войдя на кухню, в неверном, колышущемся оранжевом отблеске свечей рассмотрела горбатую хищную тень с огромным ножом, безжалостно опускающимся вниз.
Прапор задремал, уронив голову на плечо Ковальски, а тот, очевидно, пребывал мыслями где-то далеко отсюда, глядя на огонь, и пламя отражалось в стеклах его очков.
– У нас будет отличное Рождество, – продолжал строить далеко идущие планы Шкипер. – Это чертовски удачно, что мы встретили тебя, Марлин. И твоих милых сестричек конечно, – добавил он, бросая взгляд на двух кузин, определенно опасаясь, как бы те не испортили приятный вечер новой вспышкой недовольства.
– Я тоже рада, что мы вас встретили, – кивнула ему Марлин, а про себя добавила: «И что вы едете с миссии, в форме, а в вашем багаже полно военных штучек-дрючек, а то тут кое-кто очень уж задирал носик».