Штормовое предупреждение
Шрифт:
– Да? – послышался с той стороны голос Ковальски, как обычно, не окрашенный интонациями.
– Это я, – сообщила ему Марлин. И замолчала, не зная, что тут еще говорить. Лейтенант пришел ей на помощь:
– Это очень хорошо, что ты пришла. Скажи, твоя тетушка имеет обыкновение хранить всякие бумаги на технику и тому подобные документы?
– Еще как! – с живостью подтвердила Марлин.
– Тогда не сочти за труд, но найди и принеси мне техпаспорт на котельное оборудование: оно наверняка новее, чем сами трубы.
Марлин недолго предавалась раздумьям – прямиком отправилась в угловую комнатку, притулившуюся за гостиной: здесь тетушка хранила сезонные
– Да?
– Это опять я, и со мной много пыльных бумаг. Забери их у меня скорее. Можно я войду?
– Если тебя не смущают не совсем одетые люди.
Марлин пожала плечами – она сомневалась, чтобы внутри ее ждало нечто очень уж концептуальное. Ковальски и эротика – это были два слова, которые она никак не могла поставить рядом. Так что, скорее всего, скрупулезно следующий фактам лейтенант сидит там в одном носке, не успев надеть второй, или что-то в том же роде. Марлин толкнула дверь и вошла, затворяя за собой: внутри комнатки работал небольшой масляный калорифер. Сделать еще хотя бы один шаг ей помешало увиденное: она застыла на пороге, определенно позабыв, зачем пришла.
Ковальски вытянулся на все равно коротком для него диване, уложив ноги на рядом же стоящую тумбочку. Каким-то непостижимым образом он теперь мешал пройти с любой стороны, с какой его не обминай: очевидно, это происходило каждый раз, стоило ему выпрямиться в какой-то еще плоскости, кроме строго вертикальной. Устроившись таким образом с тем, что у него сходило за комфорт, он читал газету недельной давности, недовольно закусив черный мундштук с наполовину уже уничтоженной сигаретой – тонкой и какой-то немного потусторонней. Мундштук был с виду старый, но сигарета сидела в нем как влитая. Над диваном лениво курился белесый дымок, утекая в чуть приоткрытую фрамугу окна. Потусторонний вид сигарете, сообразила племянница тети Розы, придавало ее собственное воображение: она даже представить не могла, что кто-то из этой команды может курить. Шкипер приходил в бешенство даже от намека на то, что какая-нибудь зависимость от стороннего вещества может нарушить работу его команды.
Однако поразило Марлин, все же, не это. Из одежды на ее собеседнике оказалось только глухое черное белье, больше похожее на шорты по фигуре и…
– Это что? – не очень-то владея собой, поинтересовалась Марлин, не сводя глаз с ног лейтенанта. Тот опустил газету и тоже на них воззрился будто рассчитывал увидеть там что-то для себя новое
– М? – поднял он бровь.
Марлин сморгнула. Видение не исчезло.
– Как это называется? Что это такое? Зачем оно вообще надо?.. – решила она идти до конца. Раз уж взялась задавать бестактные вопросы, так уж чего останавливаться. – Вот это, у тебя на ногах. Эти… носки до середины бедра.
– А, – Ковальски, кажется, утратил интерес и снова вернулся
– Ага. Это.
– Как бы пояснить доступным языком… У меня слишком большой рост по сравнению с массой тела. Хабитус такой. Я не могу носить полное пехотное снаряжение без последствий. Так вот это, – он зажал зубами мундштук сигареты так, что она изменила угол и теперь указывала в направлении его ног – для того, чтобы вены не выступали. У меня и так давление ни к черту, если еще и маршем ходить не смогу, можно сразу в запас списывать.
Марлин выдохнула. Теперь открывшаяся картина казалась ей не только странной, но и вызывающей сочувствие. Надо же, казалось бы, подумаешь – рост, а человек мучается…
Между тем лейтенант свернул газету и отложил ее в сторону, протягивая руку за техпаспортом, и Марлин увидела, что он весь, до груди, стянут бинтом.
– Где ты встрял? – вздохнула она, отдавая бумаги.
– Да так, – он махнул рукой. – Зацепило. Извини, что не встаю, мне еще полчаса валяться.
– Ты обколот всякой целебной химией? – попыталась пошутить Марлин. – И тебе нельзя пока кофе?
– А кто мне запретит? – хмыкнул собеседник. – Так, давай посмотрим… – он встряхнул техпаспорт и развернул его. Впрочем, говоря во множественном числе – «посмотрим» – он и не думал привлекать к изучению Марлин. А она, в общем, зная, с кем имеет дело, только вздохнула и вышла, притворяя за собой дверь. Отсутствия ее, скорее всего, Ковальски попросту не заметил.
В гостиной между тем разворачивалась эпопея: Шкипер, будто лидер революционного сопротивления со своего броневика, вещал широкой общественности о том, что пока он жив, ни одна душа не закажет из этого дома пиццу, потому что он своими глазами видел, как Марлин не покладая рук заготовляет начинку для пирогов в масштабах, близких к промышленным, и если кто-то здесь посмеет это все не сожрать, то будет иметь дело лично с ним. Так и осталось неизвестным, к кому именно была обращена эта пламенная речь – вспоминая об этом впоследствии, свидетели не исключали и того варианта, что она могла проистечь вследствие рекламы пиццы, которой по телевизору прервали очередное шоу – или что там глядели ее кузины.
На звук командирского голоса из кухни подтянулся Рико – он, как оказалось, делал перерыв на обед, а заодно решил немного повозиться со своим стейком и теперь внимал тезисам о пицце с энтузиазмом новообращенного неофита, при этом не прекращая натирать мясной кусок душистым перцем. Заметив это, Шкипер оставил в покое пиццу и обратил свой праведный гнев на подчиненного.
– Рико! – воскликнул он. – Здесь же женщины и дети!
Рико опешил. Он добросовестно убедился, что совершенно точно не ведет себя предосудительно, не является участником какого-нибудь безобразного происшествия, и на его майке не написано ничего провокационного для женщин и детей – и с недоумением воззрился на старшего по званию, как бы призывая того пояснить, за что ему попало на этот раз.
– С нами женщины и дети, – растолковал Шкипер. – И они не едят такое острое. Знай меру и лучше приготовь соус.
Рико кивнул, прекратил превращать свиную рульку в филиал ада на земле и с достоинством удалился на кухню.
– Кстати, – спохватился Шкипер, видимо, обуянный музой красноречия, – а когда именно прибудут все вышеуказанные, сиречь прочие женщины и дети?
– Под описание тех и других подходят только Дорис и Джулиан, – рассмеялась Марлин. – В принципе, я сказала, что мы тут будем с сегодняшнего дня и до самого до упора, так что пусть едут, когда смогут.