Штормовое предупреждение
Шрифт:
Теперь же она взирала на готового Сноумена из окна – пусть тот и маячил к ней спиной – и потихоньку хихикала, потому что вместо шарфа она всучила кузине один из галстуков своего никогда не виданного дядюшки, с которым тетя Роза рассталась лет за десять до рождения Марлин, и потерю этой детали туалета совершенно точно не станет оплакивать. Галстук, как и много еще какого хлама, Марлин приметила все в той же комнатушке, откуда вчера добыла техпаспорт. И, как видимо, не зря: полудня еще не было, а в доме воцарилось тепло. Батареи налились приятным жаром, и все обитатели дома перестали бояться лишний раз прикоснуться к стене или мебели, чтобы не отдавать им своего тепла. Камин, впрочем, продолжал оставаться сердцем жизнедеятельности, и к нему, очевидно, Рико испытывал куда больше доверия, чем к духовке. Вместо того, чтобы – как это сделал Ковальски –
Прапор и две галдящие кузины побежали греть руки в горячей воде (Шкипер еще сказал, что мытье посуды для этих целей – самое то), и их веселые голоса доносились со второго этажа. Марлин чувствовала небольшой укол зависти: не она первая стала первопроходцем в этих краях, но девушка не слишком переживала. Теперь даже растягивала удовольствие, медлила, цедила свой кофе, в предвкушении свежих гренок из камина, «с дымком» – завтракали обычно после утреннего выпуска новостей, который за их с лейтенантом спинами сейчас смотрел Шкипер.
Она заметила, что по дорожке кто-то идет, первой. И то бы не обратила особого внимания – она не так уж давно проснулась, если говорить начистоту, и в добавок к тому еще и согрелась наконец-то. Даже снежные холмы по ту сторону окна начали казаться ей милыми и безопасными, и, наверное, стоило бы по примеру соседского карапуза, вдоволь поваляться в одном из них… Марлин даже обвела взглядом внутренний двор, выбирая свою будущую жертву, и именно в этот момент увидела движение на дорожке. Присмотревшись – пришлось присматриваться, из-за куч снега, живописно теперь разбросанных тут и там во дворе дома, – она различила невысокую фигурку в голубом пуховике и белой шапочке, толкающую впереди себя что-то громоздкое, что она даже не сразу сумела опознать. А когда поняла, то чашка Ковальски уже торопливо стукнула дном о подоконник, едва не расплескав содержимое, а сам он рванул с места так быстро, как только ему это позволял рост и расстановка мебели в комнате. Шкипер, понятия не имевший, что там за окном, но, очевидно, обладавший неким эквивалентом глаз на затылке, дававших ему возможность чувствовать членов своей команды вне поля его зрения, моментально утратил к новостям интерес и поспешил следом. Он, как обычно, решил, что выживает тот, кто действует, а не тот, кто ждет, когда ему все пояснят. Разбираются по итогам обычно именно выжившие, и это, зачастую, случается потом – после того, как все подействуют вволю. Марлин оказалась далеко в арьергарде. Однако она все равно успела к крыльцу как раз тогда, когда фигурка в голубом пуховике дотолкала свой груз до ступеней. Это была инвалидная коляска, а в ней – на первый взгляд незнакомый, а на второй – очень знакомый Марлин человек. Она даже рот открыла от удивления, рассматривая его, затем перевела взгляд на лицо девушки – а именно девушкой, и притом весьма хорошенькой, была фигурка в голубом пуховике. И снова на человека в коляске, и снова на девушку. И опять.
– Мы близнецы, – немного смущенно произнесла обладательница голубого пуховика, опустив взгляд. Ей было неловко, и она сделала вид, что поправляет плед в коляске. – Ты позвала меня, ну, и я подумала, ты не будешь против, если и мой брат…
– Блоухол!!! – идиллию, как водится, нарушил Шкипер. Впрочем, «нарушил» – это слабо сказано. Он втаранился в диалог примерно так же, как торпеда в бок трансатлантического судна. И с теми же последствиями: судно в панике, а торпеде хана. В данном случае «хана» выражалась в том, что у возмущенного подобной наглостью Шкипера в зобу дыханье сперло, и он только открывал и закрывал рот, никак не будучи в силах совладать со своими чувствами и высказать их в понятной (и главное приемлемой) окружающим форме. Дорис в это время была занята тем, что оглядывала крыльцо, а точнее, его ступени, и явственно прикидывала, как ей одолеть это препятствие. Мимо Марлин боком протиснулся Ковальски, полубегом спустился на дорожку и без особенных усилий вынул человека, которого его командир назвал Блоухолом, из коляски. Так, с ним на руках, он вернулся обратно в дом. Точнее, успел сделать пару шагов в его направлении.
– Только не в мою вахту! – безапелляционно объявил Шкипер, становясь у него на дороге. – Ты в своем уме, парень?!
Лейтенант посмотрел на него серьезно, но без особенного воодушевления.
– Это нелогично, – наконец, отозвался
– Нелогично – это стоять, держать в охапке своего врага и говорить мне, что так и надо!
– Он проиграл, – тихо, стараясь, чтобы его слова не долетели до Дорис, отозвался Ковальски. – У него нет его базы, его подручных и всех прочих его атрибутов. Он беззащитен.
Если все перечисляемые лейтенантом вещи не вызвали у его командира особенного отклика, то этот последний аргумент внезапно впечатлил. А может, он рассмотрел Блоухола получше — невысокого, щуплого, длинноволосого, явно не ожидавшего такого бесцеремонного с ним обхождения и цепляющегося изо всех сил за чужое плечо… Шкипер хмыкнул, но отошел с прохода, позволяя своему подчиненному пройти вместе с его ношей. Марлин последовала за ним, оглядываясь периодически, чтобы убедиться, что Шкипер не капает на мозги Дорис насчет ее бедового родственника.
Прапор, который уже успел устроиться в гостиной перед телевизором и припасть к истокам лунорожьей мудрости, обернулся, услыхав, что кто-то идет, едва не подскочил на месте и – Марлин видела – уже готов был испустить победный клич. Однако тут он все же разобрал, что его старший товарищ принес совсем не Дорис, а кого-то другого, пусть и очень на нее похожего, и рот быстро закрыл, а сам принял серьезный вид – чему очень мешали разноцветные лошадки, скачущие у него за спиной. Ковальски усадил Блоухола, или как его там, на ближайшее кресло и молча вернулся на крыльцо, чтобы заняться и его коляской. Марлин не спускала с незнакомца глаз. И Прапор тоже не спускал, не зная, что сказать. Переводя взгляд с одного на другого, Марлин видела, что оба стараются не подавать вида, будто присутствие второго его как-то волнует, и это показалось ей сущим ребячеством. Оставшись в условном одиночестве, родственник Дорис занялся своим пальто, неторопливо расстегивая его и ослабляя шарф – действия, вполне естественные для человека, попавшего из улицы в нагретый дом. Между тем в поле зрения снова появился Ковальски, припарковавший коляску возле кресла и в молчании удалившийся на кухню. Через минуту оттуда послышалось эмоциональное рычание: судя по всему, новость произвела впечатление и на Рико. Дорис, чувствуя себя крайне неловко, пристроилась на краешке дивана, сложив руки на коленях и исподволь поглядывая на всех вокруг, как будто ждала, что они скажут. Марлин не выдержала.
– Шкипер! – позвала она. – Ты можешь мне пояснить, что происходит?!
– А то, – мрачно отозвался тот, подпирая дверной косяк, как будто опасался отойти от входа. Отсюда он мог видеть всех присутствующих. – Брат нашей дорогой Дорис, Марлин, печально известный доктор Блоухол…
– Его зовут Френсис, – тихо, но решительно вклинилась сестра «доктора Блоухола».
– Мы с ним знакомы очень тесно, хотя и весьма однобоко. Он, видишь ли, полагает себя непризнанным гением и большим борцом за экологию… Я бы даже сказал: он эколог-экстремист.
– Это как?..
– Это так, что ему кажется неплохой идеей взорвать к черту дамбу, чтобы вода накрыла целый мегаполис, и выпустить туда поголовье какой-нибудь редкой рыбины из заповедника: потому что когда-то, двести лет назад, на том месте было озеро с этой рыбой, уничтоженное человеком. А еще ему кажется хорошей идеей взорвать какую-нибудь нефтяную станцию в Заполярье, а то ведь недра планеты страдают от экспансии. Что еще? – Шкипер поскреб подбородок. – Ах да, еще его чудесные попытки спасти джунгли Амазонки… Впрочем, об этом не будем, там не он один веселился. Одним словом, Марлин, доктор Блоухол – или, как настаивает Дорис, Френсис, что как по мне особо без разницы – человек, с которым нам пришлось повозиться, прежде чем он перестал портить окружающим жизнь.
Марлин с недоумением взглянула на незнакомца. Обе ее кузины, храня гробовое молчание, вцепились друг в друга: кажется, они уже жалели, что позволили себе остаться под одной крышей с такими чрезмерно героическими гостями, у которых такие чрезмерно злодейские знакомства… Хотя Блоухол – или Френсис, как Вам угодно – не выглядел угрожающе. Он был молод и миловиден – его не портила даже металлическая пластинка на глазу. Марлин не сразу сообразила, что это имплант. Несмотря на мягкие черты лица, изящные руки, он, тем не менее, не выглядел и женственно. И его схожесть с Дорис действительно потрясала воображение – они даже одеты были очень похоже, хотя это вряд ли было умышленно проделано. Обладая одним типом внешности, они использовали те цвета, которые им шли, и это было вполне объяснимо.