Сказ про Игната-Хитрого Солдата
Шрифт:
– А в горшке кисель зреет!
– доложил Василий, вставая на лавку и заглядывая на печь.
– Не замесишь густо, коль в амбаре пусто, - сказала Ульяна.
– Уж ты не обессудь, Игнатушка. Не оставили нас люди добрые, помогли, чем могли. В узел загляни, Игнатушка.
Стёпка, как бабочка от цветка к цветку, заметалась по избе от печи к столу.
Ускользнувший было из избы дед вернулся и, весело улыбаясь, проговорил:
– Игнатка, щи да каша с киселём не убегут, а банька может простынуть! Веники распарятся!
– Вот удружили
– обрадовался Игнат.
– Нет ничего лучше после дальней дороги, чем банька наша русская!
Он вынул из принесённого Ульяной узла чистую рубаху.
– Солдатское богатство известное, - сказала бабка, - две дыры да две заплаты.
– А что солдату нужно?
– уже с порога обернулся Игнат.
– Дождь его вымочит, солнце высушит, кудри ветер расчешет! А насчёт баньки я, дед, вот какую думку имею: пар подавать нужно с мятой да с настоем ромашки. И не просто, а так, как в морозных, северных краях делают...
... Когда Игнат и дед, алые, пунцовые, возвращались из баньки в избу, то солнце уже во всю мочь сияло на небе.
– Вот на солнцепёке к полудню такой пар-жар набегает, - сказал дед, жгёт насквозь. Засуха - та же банька сухая... Ахнуть не успеешь - сгоришь!
– Пару-жару бояться - в баню не ходить, - разморённым голосом отвечал Игнат.
– Так и с засухой: с ней воевать нужно...
– С лёгким паром, мужики!
– сказала Ульяна, когда они вернулись в избёнку.
– В бане веник господин, а здесь я хозяйка. Чем богаты, тем и рады, однако еда ждать не любит!
Щи хлебали все из одной большой миски. Ломти хлеба отламывал от каравая Игнат на правах хозяина.
– Вот, Игнатка, примечай: тут все собрались, кто тебя помнит, - сказал дед.
– А остальные соседи либо из других сёл переселились, либо народились за эти-то двадцать пять лет...
– Деревня большая была, - произнёс Василий, - а теперь каждая третья изба пустая стоит. Бегут многие, голода страшатся.
– Засуха злая пришла, - вздохнула Ульяна, - ручьи ссохлись, речку курица вброд перейдёт...
– Какая курица в такую жару из прохлады вылезет?
– улыбнулся Демид. Клюва из-под избы не высунет, хоть коршуном её пугай.
– Даже петухи не кукарекают, а хрипят, что телеги несмазанные, добавил Василий.
– Так петухи ваши от жарищи такой почти жаренными стали!
– сказал Игнат.
– А куры, верно яйца несут уже сразу печёные.
– Кому страсти-мордасти, - заметил дед, - а кому смехи-потехи. Ох, трудно будет эту зимушку прокормиться, ох, трудно!
– Откуда у тебя, Игнатушка, синяк-то под глазом?
– участливо спросила Ульяна и, не желая, чтобы разговор и дальше шёл о горестных делах деревенских, толкнула деда: мол, хватит солдата пугать бедами.
– Откуда синяк?
– переспросил Игнат.
– Наткнулся глазом на кулак. Подрался, так хоть синяк в прибыль достался.
– С кем дрался, Игнат?
– с любопытством спросил Василий и даже ложку в сторону отложил.
– Долго рассказывать, - со вкусом
– Да чего крутишь? И без тебя знаем - с Дурындой!
– весело выкрикнул Демид.
– Это, верно, тогда стукнули, когда сзади на тебя накинулись, скатертью заматывали.
– Дурында-то не всегда Дурындой звался, - сказала Ульяна.
– Было время, его Яковом кликали на селе. Остался, сиротина, без отца-матери. Силушкой парень не обижен - оглобли ломал, когда ещё дитём был. А потом его этот Спирька-Чёрт попутал, в услуженье взял. Вот и стал Яков чужеумом.
– Да, у него разум не свой - чужой пустил на постой, - задумчиво произнёс Игнат.
– Глаза у него грустные. Словно понимает, кем сделался...
– Псом цепным - вот кем, - подхватил Демид,
– Спирька-Чёрт - тот вертит языком, как корова хвостом, - сказал дед.
– И думы у него что ужи скользкие - не ухватишь. Где уж тут Дурынде уразуметь, что к чему.
– Рассмотрел я этого Спирьку со всех сторон, - усмехнулся Игнат, - не так страшен черт, как его малюют. Кафтан-то у него новый, а умишком он давно обносился.
– Ой, Игнатушко, Спирька-то не так прост, - покачала головой Ульяна. Он кого хочешь обманет. Спирькин родной брат, поп наш, отец Парамон, и тот не верит ни слову его, ни вздоху. Целые дни Чёрт по деревням да сёлам бегает, принюхивается, присматривается, а ночью князю прислуживает. Спит-то он когда, нечистая душа?
– Сказывают, один глаз у него недреманный, - с испугом произнёс Василий.
– Мол, Спирька спит, сны смотрит, а глаз всё видит, всё слышит.
– Глаз слышать не может, - рассмеялся Демид.
– Это уж ты, брат, со страху!
– Охочи братья, поп да Чёрт, до зелья всякого, - сказала Ульяна. Чего только я им не варила: баюн-траву, полынь горькую, черемшу, бруснику...
– А пуще всего - первуху-медовуху!
– подмигнул игриво дед Данилка. Нет никого в нашем краю, Игнатка, кто бы лучше Ульяны первуху-медовуху варил! Так и намотай себе на ус!
– И нынче вот им бочонок наварила, - сердито ответила Ульяна.
– Что делать - грозятся! Остерегайся их, Игнатушка!
– Да что со мной Чёрт и поп сделать могут?
– покрутил ус Игнат.
– По миру пустят? Мокрый дождя, а бедный разбоя не боится. А вот кто это с князем нынче ночью пировал - боярин губастый, шепелявый? Ну и губищи - из таких только студень варить!
– То - Голянский, князев дружок, - пояснил дед.
– Как он у нас в Болотном краю объявляется, так жди беды-горя. Точная примета.
– Да будет тебе, старый, каркать!
– рассердилась Ульяна.
– Накаркаешь ещё чего! Ешь, Игнатушка, ешь поболе...
– Ложка эта узка, таскает по три куска!
– сказал Игнат.
– Нужно её расширить, чтоб таскала по четыре!
– подхватил Демид.
– Рот уже болит, а брюхо всё есть велит!
– весело продолжал солдат. А ну-ка, честной народ, отгадай загадку: сидит на ложке, свесив ножки? Что это?